Глава двадцать первая Недостижимая комната
Всю следующую неделю Гарри ломал голову над тем, как убедить Дивангарда поделиться истинными воспоминаниями, но придумать ничего не мог и, как всегда, решил поискать совета на полях «Высшего зельеделия, поскольку уже привык считать эту книгу лекарством на все случаи жизни.
– Здесь ты ничего не найдешь, – твердо сказала Гермиона поздно вечером в воскресенье.
– Ой, только не начинай, – недовольно отозвался Гарри. – Если б не Принц, Рона бы сейчас с нами не было.
– Был бы, если б в первом классе ты как следует слушал Злея, – отрезала Гермиона.
Гарри пропустил ее слова мимо ушей. Он как раз наткнулся на заклинание Сектумсемпра, нацарапанное поверх интригующей надписи «Для врагов», и сразу же захотел его испробовать, но побоялся делать это при Гермионе и лишь украдкой загнул уголок страницы.
Они сидели перед камином в общей гостиной, где сейчас остались одни только шестиклассники. Еще недавно здесь царила суматоха: после ужина ребята обнаружили на доске объявление, гласившее, что первый экзамен на аппарирование состоится двадцать первого апреля. Тем, кто к этому времени достигнет совершеннолетия, предлагалось записаться на дополнительные практические занятия, которые должны были проводиться в Хогсмеде при соблюдении строжайших мер безопасности.
Рон, прочитав объявление, запаниковал; у него пока ничего не получалось и он боялся, что не успеет подготовиться к экзамену. Гермиона дважды успешно аппарировала и чувствовала себя более уверенно, а Гарри до семнадцатилетия оставалось целых четыре месяца, и его вся эта история не касалась.
– Ты хотя бы уже все умеешь, – сдавленным голосом сказал Рон. – И в июле спокойно сдашь!
– У меня получилось всего один раз, – напомнил Гарри; на прошлом занятии он сумел наконец исчезнуть и заново материализоваться в кольце.
Рон убил кучу времени на громкие сетования о собственной бестолковости и теперь, страшно мучаясь, торопливо дописывал чрезвычайно трудное сочинение по зельеделию, с которым Гарри и Гермиона уже разделались. Гарри не ждал ничего, кроме самой низкой оценки – они со Злеем полностью расходились во мнениях относительно того, как лучше бороться с дементорами. Впрочем, сейчас его это не волновало; гораздо важнее было воспоминание Дивангарда.
– Говорю тебе, Гарри, твой идиотский Принц не поможет! – еще громче воскликнула Гермиона. – Заставить человека действовать по своей указке можно только проклятием подвластия, а его применять запрещено…
– Спасибо, я в курсе, – бросил Гарри, не отрывая глаз от учебника, – потому и разыскиваю что-то еще. Думбльдор говорит, признавалиум не годится, но, может, есть какое-нибудь зелье или заклинание…
– Ты взялся за дело не с того конца, – перебила Гермиона. – Думбльдор сказал, что добыть воспоминание можешь только ты. То есть, ты обладаешь таким влиянием на Дивангарда, какого нет у других. И значит, ему не зелье надо подсовывать, это всякий дурак сможет, а…
– Как пишется «просчитаться»? – спросил Рон, глядя в свой текст, и сильно встряхнул перо. – Ведь не П-Р-Ы-Щ…
– Нет, – сказала Гермиона, придвигая к себе сочинение Рона. – И не «агрязивный», а «агрессивный». Что у тебя за перо?
– Из магазина Фреда и Джорджа, с проверкой орфографии… только, по-моему, чары уже повыветрились…
– Да уж, очевидно, – Гермиона ткнула в заглавие, – ведь нас просили написать, как справляться с дементорами, а не «демымрами», и потом, я не помню, чтобы ты менял имя на «Рунил Уэзлиб».
194
– О нет! – вскричал Рон, в ужасе уставившись на пергамент. – Только не говорите, что придется заново переписывать!
– Ничего страшного, сейчас мы все поправим, – Гермиона подвинула сочинение к себе и достала волшебную палочку.
– Гермиона, я тебя обожаю, – сказал Рон, откидываясь в кресле и устало протирая глаза.
Гермиона чуть покраснела, но ответила только:
– Главное, не говори этого при Лаванде.
– Не скажу, – буркнул Рон себе в ладони. – Или, наоборот, скажу… и пусть она меня бросит…
– Почему бы тебе самому этого не сделать, если тебе так хочется? – поинтересовался Гарри.
– Ты-то небось никого не бросал, – отозвался Рон. – Вы с Чу просто…
– Просто взяли и разошлись, да, – согласился Гарри.
– Вот бы и мне с Лавандой так, – мрачно изрек Рон, наблюдая, как Гермиона молча постукивает кончиком волшебной палочки по неправильно написанным словам, а те сами собой исправляются. – Но чем больше я намекаю, что хочу завязать, тем сильней она за меня цепляется. Прямо гигантский кальмар какой-то.
– Держи, – минут через двадцать сказала Гермиона, протягивая Рону сочинение.
– Спасибо большое-пребольшое, – поблагодарил Рон. – Можно, я закончу твоим пером?
Гарри, так и не обнаружив в заметках Принца-полукровки ничего полезного, огляделся по сторонам. Они остались в гостиной одни; Симус только что отправился спать, на чем свет стоит проклиная Злея вместе с его сочинением. Было тихо; лишь в камине потрескивал огонь и Рон шуршал пером Гермионы, дописывая сочинение. Гарри закрыл учебник, зевнул, и вдруг…
Хлоп.
Гермиона тихо ойкнула, Рон пролил на пергамент чернила, а Гарри воскликнул:
– Шкверчок!
Домовый эльф согнулся в низком поклоне и заговорил, обращаясь к собственным ногам:
– Хозяин приказал регулярно докладывать о том, чем занимается младший Малфой, и Шкверчок пришел сообщить…
Хлоп.
Рядом со Шкверчком возник Добби в съехавшем набекрень стеганом чехле для чайника.
– Добби тоже помогал Гарри Поттеру! – пискливо вскричал он, обиженно покосившись на второго эльфа. – А Шкверчок обязан предупреждать Добби, когда отправляется к Гарри Поттеру, чтобы рапортовать вместе!
– Что это? – спросила Гермиона, донельзя потрясенная неожиданным нашествием эльфов. – Гарри, в чем дело?
Гарри нерешительно молчал: он не говорил Гермионе, что поручил Шкверчку и Добби наблюдение за Малфоем, но знал, что домовые эльфы для нее – больной вопрос.
– Они… следят за Малфоем по моему поручению, – признался он наконец.
– Днем и ночью, – прокаркал Шкверчок.
– Добби не спал целую неделю, Гарри Поттер! – гордо сообщил Добби и слегка пошатнулся.
Гермиона пришла в возмущение.
– Ты не спал, Добби? Гарри, ты ведь не мог приказать, чтобы…
– Конечно, нет, – поспешил заверить Гарри. – Добби, спать можно, понял? Но вы хоть что-нибудь выяснили? – быстро, пока снова не вмешалась Гермиона, спросил он.
– Господин Малфой ступает благородно, как надлежит персоне его происхождения, – сразу заскрипел Шкверчок. – Чертами он напоминает мою хозяйку, а манерами….
195
– Драко Малфой – плохой мальчишка! – гневно пропищал Добби. – Плохой мальчишка, который… который…
Он содрогнулся, весь, от кисточки чехольчика до кончиков носков, и ринулся к камину, явно собираясь кинуться в огонь. Гарри, которому такое поведение было не в новинку, схватил эльфа поперек туловища и поднял в воздух. Добби задергался, пытаясь вырваться, потом бессильно обмяк.
– Спасибо, Гарри Поттер, – прерывисто выдохнул он. – Добби пока трудно плохо говорить о бывших хозяевах…
Гарри отпустил его; Добби поправил шляпу-чехольчик и с вызовом обратился к Шкверчку:
– Но Шкверчок все равно должен знать, что Драко Малфой – плохой господин для домового эльфа!
– Да, нам вовсе неинтересно слушать, как ты обожаешь Малфоя, – сказал Гарри Шкверчку. – Поэтому опустим признания в любви и перейдем к тому, чем он занимается.
Шкверчок с негодующим видом снова отвесил поклон и забубнил:
– Господин Малфой ест в Большом зале, спит в спальне, посещает занятия по различным…
– Добби, расскажи ты, – оборвал Гарри. – Он ходил в какое-нибудь недозволенное место?
– Гарри Поттер, сэр, – запищал Добби, в огромных шаровидных глазах которого посверкивали отблески камина, – Добби ни разу не застиг юного Малфоя за нарушением правил, но видно, что он боится получить взыскание. Он постоянно ходит на седьмой этаж с разными другими школьниками, и те сторожат, пока он сидит в…
– В Нужной комнате! – Гарри треснул себя по лбу «Высшим зельеделием». Гермиона и Рон удивленно на него воззрились. – Так вот куда он шляется! Вот где он… занимается своими делишками! Вот почему исчезает с карты – если вдуматься, я никогда не видел там Нужной комнаты!
– Может, Мародеры не знали о ее существовании, – заметил Рон.
– Думаю, это часть ее магических свойств, – сказала Гермиона. – Если нужно, чтобы ее нельзя было увидеть на карте, ее и не видно.
– Добби, а тебе не удалось подсмотреть, чем он там занимается? – с жадным любопытством спросил Гарри.
– Нет, Гарри Поттер, это невозможно, – ответил Добби.
– Глупости, – отрезал Гарри. – Малфой в прошлом году проник в нашу штаб-квартиру, вот и я тоже проберусь туда и подсмотрю за ним, без проблем.
– Сомневаюсь, Гарри, – медленно произнесла Гермиона – Малфой знал, для чего мы пользовались этой комнатой, потому что дура Мариэтта проговорилась. Ему было нужно, чтобы Комната была штаб-квартирой Д.А., и она ею становилась. А ты не знаешь, чем она является для Малфоя, и не знаешь, чего просить.
– Ничего, что-нибудь придумаю, – отмел все возражения Гарри. – Добби, ты молодчина!
– Шкверчок тоже умница, – ласково похвалила Гермиона. Шкверчок, однако, не выразил и тени благодарности, а лишь отвел в сторону громадные, в красных прожилках глаза и скрипуче забубнил в потолок: – Мугродье обращается к Шкверчку, Шкверчок притворится, будто не слышит мугродья…
– Пшел вон, – рыкнул Гарри. Шкверчок, отвесив напоследок низкий поклон, дезаппарировал. – Тебе тоже лучше пойти поспать, Добби.
– Спасибо, Гарри Поттер, сэр! – счастливо пискнул Добби и тоже испарился.
Едва эльфы исчезли, Гарри повернулся к Рону и Гермионе и с жаром спросил:
– Ну, как вам это? Мы знаем, где бывает Малфой! Теперь он у нас в руках!
196
– Потрясно, – хмуро буркнул Рон, пытаясь промокнуть чернильную кашу, которая еще недавно была почти законченным сочинением. Гермиона подтянула пергамент к себе и стала собирать чернила волшебной палочкой.
– А что это он говорил про «разных других школьников»? – вспомнила Гермиона. – Сколько у Малфоя помощников? По идее, он не должен доверять свой секрет всем и каждому…
– Да, странно, – нахмурился Гарри. – Я слышал, как он говорил Краббе: тебя, мол, мои дела не касаются… и если он рассказывает всем этим… всем этим…
Гарри замолчал и уставился в огонь.
– Какой же я дурак, – тихо проговорил он. – Все совершенно очевидно! В подземелье целый чан этого добра … он мог стащить немного тогда на уроке…
– Что стащить? – не понял Рон.
– Всеэссенцию. На самом первом уроке Дивангард показывал ее нам, и Малфой немного украл… На страже стоят не разные школьники… а Краббе и Гойл, как обычно… да-да, все сходится! – Гарри вскочил и принялся расхаживать перед камином. – Эти болваны сделают для него что угодно, даже если он не объяснит, зачем… но он не хочет, чтобы их видели рядом с Нужной комнатой, вот и заставляет менять облик… те две девчонки, которых я видел с ним, когда он пропустил квидишный матч… Ха! Краббе и Гойл!
– Ты хочешь сказать, – очень тихо произнесла Гермиона, – что та маленькая девочка, которой я починила весы …
– Конечно! – громко воскликнул Гарри, глядя на нее широко распахнутыми глазами. – Конечно! Видимо, Малфой как раз был в Нужной комнате, и она – тьфу, что я говорю! – он уронил весы, чтобы предупредить Малфоя: не выходи, здесь постороние! А девочка, которая уронила жабью икру, помните? Мы все время ходили рядом, сами того не понимая!
– Он превращает Краббе и Гойла в девочек? – грубо хохотнул Рон. – Ну и ну… неудивительно, что в последнее время они такие несчастные… как это они его еще не послали….
– И не пошлют, если видели Смертный знак, – сказал Гарри.
– Хм-м-м… Смертный знак, в существовании которого мы далеко не уверены, – скептически заметила Гермиона. Она свернула в трубочку высохшее сочинение Рона, пока с ним не случилась еще какая-нибудь напасть, и передала Рону.
– Посмoтрите, – уверенно заявил Гарри.
– Посмотрим, – согласилась Гермиона, встала с кресла и потянулась. – Только, Гарри, не сходи с ума раньше времени, мне все-таки кажется, что ты не сможешь попасть в Нужную комнату, не зная, что он там делает. И не забывай, – она вскинула на плечо свой тяжелый рюкзак и очень серьезно поглядела на Гарри, – по уму тебе следовало бы сосредоточиться на воспоминании Дивангарда. Спокойной ночи.
Гарри проводил ее недовольным взглядом и, как только дверь в спальню девочек закрылась, повернулся к Рону:
– Что скажешь?
– Вот бы уметь дезаппарировать, как домовый эльф, – произнес Рон, мечтательно глядя на место, откуда недавно исчез Добби. – Тогда права были бы у меня кармане.
Ночь Гарри провел плохо. Он, как ему показалось, много часов пролежал без сна, гадая, для чего Малфою потребовалась Нужная комната и что он, Гарри, увидит там завтра. Ведь, невзирая на опасения Гермионы, Гарри был уверен: если Малфой смог попасть в штаб-квартиру Д.А., то и он попадет… но куда? Что это может быть? Комната для встреч? Убежище? Хранилище? Мастерская? Мозги Гарри гудели, а его сны, когда он наконец заснул, были обрывочны и неспокойны: Малфой превращался в Дивангарда, тот, в свою очередь, становился Злеем…
Наутро за завтраком Гарри дрожал от нетерпения; он твердо решил потратить свободное время перед защитой от сил зла на то, чтобы попытаться проникнуть в Нужную комнату, и сейчас шепотом рассказывал Рону о своих замыслах. Гермиона нарочно не проявляла к этому
197
никакого интереса, и Гарри сердился, считая, что она могла бы сильно помочь ему, если б только захотела.
– Слушай, – тихо сказал он, наклоняясь вперед и накрывая ладонью свежий номер «Прорицательской», чтобы не дать Гермионе спрятаться за газетой. – Я не забыл про Дивангарда, но не представляю, как выудить у него воспоминание. А пока меня не осенит, почему бы не последить за Малфоем?
– Я же сказала, ты должен уговорить Дивангарда, – ответила Гермиона. – А не перехитрить или околдовать, иначе Думбльдор и сам бы давно это сделал, причем в две секунды. Поэтому тебе надо не толкаться у Нужной комнаты, – она выдернула «Прорицательскую» из-под руки Гарри и развернула ее на первой странице, – а искать Дивангарда и взывать к лучшей стороне его натуры.
Она принялась просматривать заголовки.
– Кто-нибудь из знакомых…? – спросил Рон.
– Да! – воскликнула Гермиона. Гарри и Рон едва не поперхнулись. – Нет-нет, все в порядке, никто не умер – здесь про Мундугнуса. Его арестовали и отправили в Азкабан! Судя по всему, он хотел кого-то обворовать и притворился инфернием… Еще пропал некий Октавиус Перетс… А еще, какой ужас, арестовали девятилетнего мальчика! Он пытался убить бабушку с дедушкой, вроде бы под проклятием подвластья…
Они доели завтрак в молчании. Затем Гермиона пошла на древние руны, Рон – в общую гостиную дописывать сочинение про дементоров, а Гарри – в коридор на седьмом этаже, к гобелену, на котором Барнабас Безбашенный обучал троллей балету.
В первом же пустом переходе Гарри надел плащ-невидимку, но он зря беспокоился: у гобелена никого не было. Гарри не знал, как проще попасть в Комнату – когда Малфой внутри или, наоборот, когда его там нет, но обрадовался, что на первый раз под ногами хотя бы не будут путаться Краббе и Гойл в обличье одиннадцатилетних девчонок.
Перед потайной дверью в Нужную комнату Гарри закрыл глаза. Он хорошо помнил, что надо делать; в прошлом году успел здорово натренироваться. Сосредоточив всю волю на своем желании, он твердил про себя: «Мне нужно увидеть, чем там, внутри, занимается Малфой… Мне нужно увидеть, чем там, внутри, занимается Малфой… Мне нужно увидеть, чем там, внутри, занимается Малфой»…
Он три раза прошел мимо двери, а затем, с громко бьющимся сердцем, повернулся к ней лицом и открыл глаза – но уперся взглядом в абсолютно гладкую стену.
Гарри шагнул вперед и попробовал ее толкнуть. Стена осталась каменной и неподатливой.
– Ладно, – вслух проговорил Гарри, – хорошо… я не то думал…
Немного поразмыслив, он опять заходил с закрытыми глазами, усердно концентрируясь на мысли:
Мне нужно увидеть место, где тайно бывает Малфой… Мне нужно увидеть место, где тайно бывает Малфой…
После трех проходов он с надеждой открыл глаза.
Двери не было.
– Слушай, не дури, – недовольно сказал он стене. – Я же ясно выразился… ну, хорошо…
Гарри на пару минут задумался, а потом зашагал снова.
Мне нужно, чтобы ты стала тем, чем становишься для Драко Малфоя…
Он замер с закрытыми глазами и прислушался, словно надеясь уловить момент, когда в стене образуется дверь. Однако ничего не услышал, кроме отдаленного чириканья птиц на улице, и решительно распахнул глаза.
Двери не было.
198
Гарри выругался. Кто-то завизжал. Гарри оглянулся и увидел стайку первоклашек, в страхе убегающих за угол; они, очевидно, решили, что повстречали крайне невоспитанное привидение.
Прошел час. Гарри перепробовал все мыслимые вариации на тему «мне надо увидеть, что делает внутри Драко Малфой», но в конце концов с неохотой признал, что Гермиона, вероятно, права и комната попросту не желает перед ним открываться. Усталый и раздосадованный, Гарри пошел на защиту от сил зла. По дороге он стащил с себя плащ-невидимку и сунул его в рюкзак.
– Опять опаздываем, Поттер, – холодно произнес Злей, едва Гарри вбежал в освещенный свечами класс. – Минус десять баллов с «Гриффиндора».
Гарри с ненавистью посмотрел на Злея и плюхнулся рядом с Роном. Половина класса еще не расселась, все доставали учебники и раскладывали вещи; он пришел ненамного позже остальных.
– Прежде всего я хочу собрать ваши работы по дементорам, – сказал Злей и небрежно взмахнул волшебной палочкой. Двадцать пять пергаментных свитков устремились к нему по воздуху и аккуратной стопкой сложились на столе. – Ради вашего же блага надеюсь, что они окажутся лучше того вздора, который мне пришлось читать о сопротивлении проклятию подвластия. А теперь, если вы соблаговолите открыть учебники на странице… в чем дело, мистер Финниган?
– Сэр, – заговорил Симус, – скажите, а как отличить инферния от привидения? В «Прорицательской» писали про инферния…
– Ничего подобного, – скучающе возразил Злей.
– Но, сэр, говорят…
– Если б вы внимательно прочли газету, мистер Финниган, то знали бы, что так называемый инферний оказался не кем иным, как жалким воришкой по имени Мундугнус Флетчер.
– Я считал, Злей и Мундугнус на одной стороне? – шепнул Гарри Рону и Гермионе. – Он бы должен переживать, что Мундугнуса аресто…
– Кажется, Поттеру есть чем с нами поделиться, – Злей неожиданно показал в конец класса и впился в Гарри своими черными глазами. – Давайте узнаем у него, как же отличить инферния от привидения.
Все оглянулись к Гарри, и он стал спешно вспоминать, что говорил Думбльдор, когда они навещали Дивангарда.
– Э-э… м-м… привидения… прозрачные… – промямлил он.
– Гениально, – издевательски восхитился Злей, искривляя губы в улыбке. – Сразу видно, что шесть лет обучения не прошли для вас даром. Привидения прозрачные.
Панси Паркинсон пронзительно хихикнула, другие насмешливо сморщили носы. Гарри сделал глубокий вдох и, хотя внутри у него все кипело, спокойно продолжил:
– Да, привидения прозрачные, а инфернии – трупы, так? Значит, они твердые…
– Это мог бы поведать и пятилетний, – осклабился Злей. – Инферний – труп, воскрешенный заклинанием черного мага. Инфернии не живые существа, они действуют по воле колдуна подобно марионеткам. Привидение же, как всем известно, суть оттиск почившей души, оставшийся на земле… прозрачный, по справедливому замечанию многомудрого Поттера.
– То, что сказал Гарри, и есть самое ценное! А как их еще различить? – вмешался Рон. – Встретишься с таким в темном переулке, и поди пойми, твердый он или нет! Не спрашивать же: «Извините, вы случайно не оттиск почившей души?»
По классу побежал хохоток, быстро стихший под взглядом Злея.
– Минус еще десять баллов с «Гриффиндора», – сказал он. – Очень умно, Рональд Уэсли. Впрочем, чего и ожидать от человека, который настолько тверд, что не в состоянии аппарировать ни на один дюйм.
Гарри возмущенно открыл рот, но Гермиона схватила его за руку и шепотом воскликнула:
199
– Не надо, перестань! Какой смысл, только заработаешь очередное взыскание и все!
– Итак, откройте учебники на странице двести тринадцать, – незаметно усмехаясь, приказал Злей, – и прочтите первые два абзаца о пыточном проклятии…
Рон весь урок подавлено молчал. Когда прозвонил колокол, Лаванда подошла к нему и Гарри (заметив ее приближение, Гермиона мистическим образом исчезла) и принялась возмущаться бестактностью Злея, но лишь сильней разозлила Рона; чтобы отделаться от нее, он вслед за Гарри скрылся в мужском туалете.
– Согласись, что Злей прав, – сказал Рон, пару минут молча простояв перед треснувшим зеркалом. – Даже не знаю, стоит ли сдавать экзамен. Я не могу понять сути аппарирования…
– Но можешь дополнительно позаниматься в Хогсмеде и посмотреть, что получится, – резонно заметил Гарри. – Так или иначе, это интересней, чем запрыгивать в идиотское кольцо. А уж потом, если тебе покажется, что ты все равно… как бы это… не настолько хорош, как хотелось бы, то можешь отложить экзамен и сдать летом вместо со мно…. Миртл, здесь мужской туалет!
Из унитаза соседнего отсека вылетело привидение девочки и принялось плавать под полотком, рассматривая их сквозь толстые, белые, круглые очки.
– А-а, – мрачно проворчала она. – Это вы.
– А ты кого ожидала? – спросил Рон, глядя на нее в зеркало.
– Никого, – хмуро отрезала Миртл, ковыряя прыщ на подбородке. – Он сказал, что вернется ко мне… но ты тоже так говорил… – она обиженно покосилась на Гарри, – а сам не приходил много месяцев. Я давно поняла: мальчишкам нельзя доверять.
– Мне казалось, ты живешь в другом туалете, – сказал Гарри, который вот уже несколько лет старательно обходил его стороной.
– Так и есть, – Миртл недовольно дернула плечом, – но это не значит, что мне нельзя оттуда выходить. Я как-то видела тебя в ванной, помнишь?
– Очень живо, – ответил Гарри.
– Я думала, я ему нравлюсь, – пожаловалась Миртл. – Может, если вы уйдете, он появится? У нас столько общего… я уверена, он это тоже почувствовал…
Она с надеждой посмотрела на дверь.
– Много общего? – позабавленно переспросил Рон. – В смысле, он тоже живет в унитазной трубе?
– Нет! – с вызовом бросила Миртл. По старой, выложенной кафелем комнате разлетелось громкое эхо. – Он тоже очень чувствительный и его тоже обижают, ему одиноко и не с кем поговорить, и он не стесняется плакать!
– Здесь кто-то плакал? – заинтересовался Гарри. – Кто? Маленький мальчик?
– Не твое дело! – отрезала Миртл, уставив маленькие слезящиеся глазки на откровенно скалящегося Рона. – Я обещала никому не говорить и унесу его секрет с собой в…
– …уж точно не в могилу? – фыркнул Рон. – В отстойник, еще может быть…
Миртл яростно взвыла и нырнула обратно в унитаз, расплескав воду на пол. У Рона после пикировки с ней, похоже, открылось второе дыхание.
– Ты прав, Гарри, – сказал он, вскидывая на плечо рюкзак, – надо сначала потренироваться, а уж потом решать, сдавать экзамен или нет.
Итак, в ближайшие выходные Рон, Гермиона и другие шестиклассники, которым в оставшиеся до экзамена две недели исполнялось семнадцать, отправлялись в Хогсмед. Гарри с завистью смотрел, как они готовятся к выходу; он скучал по походам в деревню, к тому же день был какой-то особенно приятный, и небо впервые за долгое время расчистилось. Но Гарри хотел использовать свободное время для того, чтобы еще раз попытаться взять приступом
200
Нужную комнату. Провожая Рона и Гермиону, он в вестибюле поделился с ними своими планами.
– Лучше бы, – ответила Гермиона, – ты пошел в кабинет Дивангарда и попробовал добыть воспоминание.
– Я пробую! – с досадой воскликнул Гарри, и это была истинная правда. На прошлой неделе он задерживался после каждого урока зельеделия, рассчитывая поговорить с Дивангардом с глазу на глаз, но тот всегда так быстро убегал из класса, что Гарри не успевал его перехватить. Дважды Гарри подходил к его кабинету, стучал, но не получал ответа, хотя во второй раз явственно расслышал шуршание старого граммофона, которое, впрочем, мгновенно стихло.
– Он не хочет со мной разговаривать! Видит, что мне нужно, но увиливает!
– Значит, пробуй еще.
Короткая очередь к Филчу – он, как обычно, проверял уходящих, тыча в них сенсором секретности, продвинулась на несколько шагов, и Гарри не ответил, опасаясь, что смотритель его услышит. Он пожелал друзьям удачи и отправился к Нужной комнате. Час-другой он ей все-таки посвятит, что бы ни говорила Гермиона.
Убедившись, что его не видно из вестибюля, Гарри достал из рюкзака Карту Мародера и плащ-невидимку. Укрывшись, он постучал по карте, пробормотал: «Торжественно клянусь, что не замышляю ничего хорошего» и стал внимательно изучать появившуюся схему.
Естественно, воскресным утром почти все сидели в общих гостиных; гриффиндорцы в одной башне, равенкловцы в другой, слизеринцы в подземелье, хуффльпуффцы рядом с кухней. Отдельные личности находились около библиотеки или в коридорах… несколько человек гуляли во дворе… а в коридоре седьмого этажа стоял Грегори Гойл. Нужной комнаты на карте не было, но Гарри нисколько не беспокоился; раз Гойл стоит на часах, значит, комната открыта, знает об этом карта или нет. Гарри побежал вверх по лестнице и замедлил шаг только у поворота, откуда начал потихоньку подкрадываться к той самой маленькой девочке, которой Гермиона любезно помогла две недели назад. Он подобрался к ней сзади, очень низко наклонился и прошептал:
– Привет… ты очень хорошенькая, знаешь?
Гойл взвизгнул от ужаса, отшвырнул весы к потолку и умчался, пропав из виду гораздо раньше, чем стихло эхо от звона разбившихся весов. Гарри, смеясь, повернулся к стене и задумчиво воззрился на ее гладкую поверхность. Он не сомневался, что по другую сторону в страхе застыл Драко Малфой; знает, что снаружи посторонние, и не осмеливается выйти. Гарри, в эйфории от собственного могущества, стал думать, как еще можно попросить комнату открыться.
Увы, его радость длилась недолго; прошло полчаса, он испробовал сотни вариаций, а дверь так и не появилась. Гарри смертельно разозлился: Малфой в двух шагах, а чем он занимается, по-прежнему непонятно! Окончательно потеряв терпение, Гарри подбежал к стене и пнул по ней ногой.
– ОЙ!
Неужели сломал большой палец? Он зажал его рукой и запрыгал на одной ноге; плащ-невидимка соскользнул на пол.
– Гарри?
Он круто развернулся на одной ноге, упал и с изумлением увидел Бомс, которая шла к нему с таким видом, словно всю жизнь только и делала, что прогуливалась здесь.
– Что ты тут делаешь? – спросил Гарри, поднимаясь. Ну почему надо вечно появляться, когда он валяется на полу?
– Хотела встретиться с Думбльдором, – ответила Бомс.
Гарри поразило, до чего плохо она выглядит; исхудала как скелет, мышиные волосы повисли сосульками.
201
– Его кабинет не здесь, – сказал Гарри, – он в другой стороне замка, за горгульей…
– Знаю, – отозвалась Бомс. – Его нет в школе. Опять куда-то отправился.
– Да? – Гарри осторожно поставил ушибленную ногу на пол. – Слушай… а ты случайно не знаешь, где он бывает?
– Нет, – покачала головой Бомс.
– А зачем тебе к нему?
– Так, ничего особенного, – Бомс, сама того не замечая, постоянно теребила свой рукав. – Просто подумала, вдруг он знает, в чем дело… ходят слухи… про несчастные случаи…
– Да, точно, было в газете, – сказал Гарри. – Какой-то мальчишка пытался убить своих…
– «Прорицательская» часто запаздывает с новостями, – перебила Бомс, видимо, не слушая. – Тебе никто из Ордена не писал в последнее время?
– Из Ордена мне больше никто не пишет, – ответил Гарри, – с тех пор, как Сириус…
Он увидел, что ее глаза наполнились слезами.
– Прости, – неловко пробормотал он. – Я только хотел сказать… мне его тоже очень не хватает…
– Что? – словно ничего не понимая, переспросила Бомс. – Ладно… увидимся, Гарри…
Она резко развернулась и пошла по коридору в обратную сторону. Гарри стоял, глядя ей вслед. Через минуту-другую он опять надел плащ-невидимку и занялся Нужной комнатой, но уже без былого энтузиазма. Наконец у него засосало под ложечкой. Зная, что Рон с Гермионой должны вернуться к обеду, Гарри решил успокоиться и предоставить коридор в распоряжение Малфоя – который, надо надеяться, еще несколько часов просидит в комнате.
Рона и Гермиону он застал в Большом зале. Они пришли рано и успели съесть почти половину обеда.
– У меня получилось… почти! – радостно сообщил Рон, едва завидев Гарри. – Надо было переместиться из чайной мадам Пуднафут на улицу, а я капельку переборщил и очутился около Шкрябенштюка, но, во всяком случае, аппарировал!
– Молодец, – одобрил Гарри. – А ты как, Гермиона?
– Идеально, как же еще, – откликнулся Рон, не дав Гермионе вымолвить ни слова. – Все идеально, и наскок, и настырность, и поспешность… или как там… После занятий мы все зашли в «Три метлы», так ты бы слышал, какие песни пел про нее Тутитам – не удивлюсь, если в самое ближайшее время он сделает ей предложение...
Гермиона, не обращая внимания на его слова, спросила Гарри:
– А как твои дела? Все время проторчал у Нужной комнаты?
– Угу, – кивнул Гарри. – И угадайте, кого я там встретил? Бомс!
– Бомс? – дружно удивились Рон и Гермиона.
– Да, она сказала, что хотела повидать Думбльдора…
– Если вам интересно мое мнение, – заявил Рон, как только Гарри передал свой разговор с Бомс, – она стала чуточку того. Поехала мозгами после истории в министерстве.
– Все-таки странно, – проговорила Гермиона, которую по какой-то причине очень озаботил рассказ о Бомс. – Ее поставили охранять замок, а она вдруг бросает пост, чтобы повидать Думбльдора, и тем более когда его нет в школе?
– Я вот подумал, – робко произнес Гарри. Ему было неловко высказывать свою мысль; подобные темы он считал епархией Гермионы. – Вам не кажется, что она была… ну, знаете… влюблена в Сириуса?
Гермиона вытаращила глаза.
– С чего ты взял?
202
– Не знаю, – Гарри пожал плечами, – только она чуть не заплакала, когда я назвал его имя… и Заступник у нее теперь с четырьмя лапами… вот я и подумал, не превратился ли он... ну, короче… в него.
– Это мысль, – медленно сказала Гермиона. – Но я все равно не понимаю, зачем вламываться в замок к Думбльдору, если, конечно, она и вправду к нему…
– Все сходится, – провозгласил Рон, быстро набивая рот картофельным пюре. – Бедняжка тютюкнулась. Сломалась. Женщины! – с мудрым видом кивнул он Гарри. – Слабая нервная система.
– Тем не менее, – отозвалась Гермиона, выходя из задумчивости, – сомневаюсь, чтобы женщина целых полчаса страдала из-за того, что мадам Росмерта не стала смеяться над анекдотом про колдунью, знахаря и мимбулюс мимбльтонию.
Рон надулся.
Глава двадцать вторая После похорон
В облачном небе над башнями замка все чаще появлялись ярко-голубые прогалины, но эти признаки приближения лета совершенно не радовали Гарри. У него ничего не получалось – ни выследить Малфоя, ни вызвать Дивангарда на доверительный разговор беседу и заставить поделиться воспоминанием, которое тот скрывал несколько десятилетий.
– Последний раз говорю, забудь о Малфое, – решительно потребовала Гермиона.
Они, пообедав, сидели во дворе и грелись на солнышке. Рон и Гермиона держали в руках министерскую брошюрку «Аппарирование: распространенные ошибки и способы их избежать» – сегодня у них был экзамен. Похоже, однако, что брюшюрка плохо действовала на нервы: стоило из-за угла появиться какой-то девочке, как Рон вздрогнул и полез прятаться за Гермионой.
– Это не Лаванда, – устало сказала Гермиона.
– А, хорошо, – успокоился Рон.
– Гарри Поттер? – заговорила девочка. – Меня просили передать вот это.
– Спасибо…
Гарри с упавшим сердцем взял в руки маленький пергаментный свиток. Дождавшись, когда девочка отойдет подальше, он сказал:
– Думбльдор говорил, что, пока я не добуду воспоминание, занятий больше не будет.
– Может, он хочет узнать, как твои успехи, – предположила Гермиона. Гарри развернул послание, но вместо узкого косого почерка Думбльдора увидел неровные каракули, очень неразборчивые – пергамент был сильно закапан, и чернила местами расплылись.
Дорогие Гарри, Рон и Гермиона!
Арагог ночью скончался. Гарри и Рон, вы его знали и помните, какой он был необыкновенный. Гермиона, по-моему, тебе он тоже нравился. Похороны вечером, с вашей стороны будет очень любезно, если вы придете. Думаю, лучше всего на закате, это его любимое время суток. Знаю, вам нельзя поздно выходить на улицу, но вы можете взять плащ. Я бы не просил, но одному мне не выдержать.
Огрид
– Прочти, – Гарри сунул записку Гермионе.
– О, я вас умоляю! – воскликнула она, быстро пробежав письмо глазами и передав Рону. Тот, прочитав, буквально онемел от возмущения.
203
– Совсем сбрендил! – выкрикнул он. – Да эта его чудина отдала нас с Гарри своим сородичам на съедение! Дескать, угощайтесь, ребята! А теперь, значит, мы должны рыдать над его мерзким волосатым трупом?
– Дело не только в этом, – сказала Гермиона. – Он просит нас поздно вечером выйти из замка, хотя прекрасно знает, что меры безопасности стали в миллион раз строже и что будет, если нас поймают.
– Мы и раньше ходили к нему в гости по вечерам, – возразил Гарри.
– Да, но ради такого? – отозвалась Гермиона. – Когда Огрид действительно нуждался в помощи, мы многим рисковали, но… в конце концов… Арагог умер. Если б речь шла о его спасении…
– То я бы точно не пошел, – твердо заявил Рон. – Гермиона, ты его не видела. Поверь, смерть ему очень на пользу.
Гарри забрал у него записку и посмотрел на расплывшиеся чернильные пятна. Видно было, что слезы лились на пергамент едва ли не ручьем…
– Гарри, надеюсь, ты не собираешься идти? – спросила Гермиона. – Чтобы напороться на взыскание из-за такой глупости?
Гарри вздохнул.
– Знаю, знаю, – сказал он. – Огрид спокойно похоронит Арагога и без нас.
– Вот именно, – с явным облегчением ответила Гермиона. – Слушай, сегодня днем на зельеделии почти никого не будет, у нас же экзамен… попробуй как-нибудь умаслить Дивангарда!
– Думаешь, на пятьдесят седьмой раз мне наконец улыбнется удача? – горько усмехнулся Гарри.
– Удача! – вдруг воскликнул Рон. – Гарри, вот оно – удача!
– То есть?
– Воспользуйся зельем удачи!
– Рон, точно… точно! – потрясенно вскричала Гермиона. – Конечно! Как я сама не додумалась?
Гарри уставился на своих друзей.
– Фортуна фортунатум? Не знаю… я хотел ее поберечь…
– Для чего? – изумленно спросил Рон.
– Что может быть важнее этого воспоминания? – поддержала Гермиона.
Гарри не ответил. Мысль о драгоценной маленькой бутылочке давно таилась в глубинах его сознания; в нем зрели смутные, неясные мечтанья: Джинни порывает с Дином, Рон почему-то радуется, что она теперь встречается с Гарри… Он сам себе не признавался в этом, разве что во сне или на границе между сном и явью…
– Гарри? Где ты витаешь? – окликнула Гермиона.
– Что?... А, да, конечно, – сказал он, приходя в себя. – Да… хорошо. Если мне сейчас не удастся разговорить Дивангарда, то вечером я приму немного фортуны и попробую еще раз.
– Решено, – бодро произнесла Гермиона, встала и исполнила грациозный пируэт. – Направление… настрой… неспешность… – пробормотала она.
– Прекрати, – взмолился Рон, – меня и так тошнит…. Ой, скорей, прячьте меня!
Во дворе появились еще две девочки, и Рон нырнул за спину к Гермионе.
– Это не Лаванда, – досадливо сказала она.
– Отлично, – Рон осторожно выглянул из-за плеча Гермионы. – Черт, смотрите, они какие-то грустные.
204
– Это сестры Монтгомери и, естественно, они грустные, разве ты не слышал про их младшего брата? – удивилась Гермиона.
– Честно говоря, я уже не успеваю следить, что у кого происходит с родственниками, – ответил Рон.
– На него напал оборотень. Говорят, их мама отказалась помогать Упивающимся Смертью. Как бы там ни было, мальчику было всего пять и он умер в св. Лоскуте, его не смогли спасти.
– Умер? – потрясенно повторил Гарри. – Но ведь от этого не умирают, просто ты тоже превращаешься в оборотня?
– Иногда умирают, – с необычной суровостью сказал Рон. – Я слышал, такое бывает, если оборотень слишком увлекается.
– А кто это был? – быстро спросил Гарри.
– Говорят, Фенрир Уолк, – ответила Гермиона.
– Я так и знал – маньяк, который охотится за детьми, тот, о ком рассказывал Люпин! – гневно воскликнул Гарри.
Гермиона печально посмотрела на него и сказала:
– Гарри, ты должен добыть воспоминание. Чтобы остановить Вольдеморта. Ведь весь этот кошмар из-за него…
Наверху ударил колокол. Рон и Гермиона с перепуганным видом вскочили.
– Все будет хорошо, – заверил их Гарри. Они пошли к вестибюлю, где собирались те, кто сегодня сдавал аппарирование. – Удачи.
– Тебе тоже! – Гермиона многозначительно посмотрела на Гарри, который уже повернул к подземелью.
В тот день на зельеделии учеников было всего трое: Гарри, Эрни и Драко Малфой.
– Слишком юны для экзамена? – добродушно хохотнул Дивангард. – Даже семнадцати нет?
Они помотали головами.
– Ну и ничего страшного, – весело продолжал Дивангард, – раз нас так мало, давайте забавляться. Пусть каждый приготовит мне что-нибудь интересненькое!
– Отличная идея, сэр, – льстиво сказал Эрни, потирая руки. Но Малфой даже не улыбнулся.
– В каком смысле «интересненькое»? – мрачно осведомился он.
– Удивите меня чем-нибудь, – легкомысленно отозвался Дивангард.
Малфой, поджав губы, открыл «Высшее зельеделие». Было яснее ясного, что он считает этот урок пустой потерей времени и жалеет, что его нельзя провести в Нужной комнате. Все понятно, думал Гарри, наблюдая за ним поверх своего учебника.
Интересно, ему кажется или Малфой похудел, как и Бомс? И уж точно побледнел; кожа по-прежнему сероватая, наверное, потому, что в последнее время он редко выходит на улицу. И в нем совсем не осталось нахальства, оживленности, высокомерия; ничего от той чванливой развязности, с которой он в «Хогварц-экспрессе» хвастался миссией, возложенной на него Вольдемортом... и тут возможно лишь одно объяснение: какова бы ни была миссия, дела Малфоя идут плохо.
Эта мысль очень взбодрила Гарри. Он полистал «Высшее зельеделие» и нашел сильно исчерканные инструкции к приготовлению эйфорического эликсира. Отлично: подобное зелье не только подходит для задания, но и может (сердце Гарри пропустило удар) привести Дивангарда в хорошее настроение. Если уговорить учителя попробовать эликсир, то не исключено, что он решится отдать воспоминание…
– Что ж, выглядит потрясающе, – всплеснув ручками и сложив вместе ладони, сказал Дивангард полтора часа спустя. Он внимательно рассматривал солнечно-желтое содержимое котла Гарри. – Эйфория, насколько я понимаю? А что за аромат? М-м-м-м…. щепотка перечной мяты, верно?
205
Не по науке, конечно, но… мысль превосходная и очень оригинальная. Разумеется: прекрасный противовес изредка возникающим побочным эффектам вроде неуемного пения и пощипывания в носу… Прямо не знаю, где ты черпаешь вдохновение, мой мальчик…. если только это не…
Гарри ногой поглубже запихнул в рюкзак учебник Принца-полукровки.
– …гены твоей матери!
– О… да, наверное, – успокоился Гарри.
Эрни был недоволен; рассчитывая превзойти Гарри, он весьма необдуманно занялся изобретением собственного зелья, но оно загустело и превратилось в какую-то фиолетовую клецку. Малфой с кислым лицом собирал вещи; Дивангард объявил его отрыжный отвар всего-навсего «сносным».
Прозвенел колокол. Малфой и Эрни сразу ушли.
– Сэр, – начал Гарри, но Диванград быстро посмотрел ему за спину, увидел, что кабинет опустел, и поспешил прочь.
– Профессор… профессор, не хотите попробовать мое зе…? – в отчаянье крикнул ему вслед Гарри.
Но тот уже скрылся. Расстроенный Гарри вылил эликсир, собрал свои вещи, вышел из класса и медленно побрел вверх по лестнице в общую гостиную.
Рон и Гермиона вернулись только к вечеру.
– Гарри! – выкрикнула Гермиона, появляясь в отверстии за портретом. – Гарри, я сдала!
– Молодец! – похвалил он. – А Рон?
– Рон… провалился из-за полной ерунды, – шепотом сообщила Гермиона. Появился Рон, понурый и очень угрюмый. – Ужасно не повезло, такой пустяк, оставил половинку брови, а экзаменатор заметил… Как с Дивангардом?
– Порадовать нечем, – сказал Гарри. Рон подошел к ним. – Вот не повезло! Ничего, обязательно сдашь в следующий раз – вместе со мной.
– Наверное, – проворчал Рон. – Но… половинка брови! Велика важность!
– Да, да, – сочувственно закивала Гермиона, – это уж слишком…
За ужином они только и делали, что ругали жестокого экзаменатора, и в конце концов Рон чуточку повеселел. По дороге в общую гостиную они уже обсуждали неподдающегося Дивангарда и его воспоминание.
– Так что, Гарри, будешь принимать фортуну фортунатум или как? – требовательно спросил Рон.
– Пожалуй, лучше принять, – ответил Гарри. – Конечно, не целый флакон на двенадцать часов, это же не на всю ночь… приму глоточек. Двух или трех часов должно хватить.
– Ощущения потрясающие, – мечтательно произнес Рон. – Кажется, что и шагу не можешь ступить неправильно.
– О чем ты? – засмеялась Гермиона. – Ты же никогда его не принимал!
– Но думал, что принял, – сказал Рон таким тоном, словно объяснял самоочевидную вещь. – Какая разница…
Они видели, что Дивангард совсем недавно пришел в Большой зал, и знали, что он любит есть не торопясь, поэтому решили немного посидеть в общей гостиной. План их был таков: дать учителю время вернуться в свой кабинет, а уж после отправить туда Гарри. Когда солнце спустилось к верхушкам деревьев Запретного леса, они сочли, что время пришло, убедились, что Невилль, Дин и Симус находятся в гостиной, и крадучись поднялись в спальню мальчиков.
Гарри извлек со дна сундука свернутые носки и достал из них крохотную сверкающую бутылочку.
– Ладно, поехали, – сказал он, поднес бутылочку к губам и осторожно глотнул.
206
– Ну, как? – шепотом спросила Гермиона.
Гарри ответил не сразу. Вскоре, медленно, но верно, его охватила веселая убежденность в собственном всемогуществе; он чувствовал, что ему подвластно все, решительно все… а уж вытрясти из Дивангарда воспоминание – плевое дело!
Он поднялся, улыбаясь, полный уверенности в себе, и сказал:
– Отлично. Просто отлично. В общем… я пошел к Огриду.
– Что?! – в полном ужасе воскликнули Рон и Гермиона.
– Нет же, Гарри… тебе надо идти к Дивангарду, забыл?
– Ничего подобного, – без тени сомнения возразил Гарри. – Я иду к Огриду, мне кажется, это будет хорошо.
– Что хорошо? Закапывать гигантского паука? – изумленно спросил Рон.
– Да, – подтвердил Гарри, вытаскивая из рюкзака плащ-невидимку. – Я чувствую, что сегодня должен быть именно там, понимаете, что я имею в виду?
– Нет, – хором ответили Рон и Гермиона. Они явно встревожились.
– А это точно фортуна фортунатум? – забеспокоилась Гермиона, поднося бутылочку к свету. – У тебя не было другого флакона с… даже не знаю…
– Отваром опупелости? – предположил Рон.
Гарри, надевавший плащ, рассмеялся. Рон и Гермиона встревожились еще больше.
– Доверьтесь мне, – сказал Гарри. – Я знаю, что делаю… или, во всяком случае… – он уверенно пошел к двери, – фортуна знает.
Он закрылся плащом с головой и пошел вниз. Рон и Гермиона поспешили за ним. Дверь у подножия лестницы была открыта, и Гарри проскользнул туда.
– Что это ты тут делаешь с ней? – завизжала Лаванда Браун, воззрившись сквозь Гарри на Рона и Гермиону, которые выскочили из спальни мальчиков. Рон чуть не подавился слюной. Гарри незаметно прошмыгнул мимо.
Выйти из общей гостиной оказалось просто: в портретную дыру как раз влезали Джинни и Дин; Гарри протиснулся между ними, случайно задев Джинни.
– Не надо меня подсаживать, Дин, – с легким раздражением бросила она. – Вечно ты со своей помощью, я прекрасно могу сама…
Портрет, качнувшись, закрылся, но Гарри все-таки услышал, как огрызнулся Дин… Еще больше возликовав, Гарри легко зашагал по замку. Никто не встречался ему на пути и прятаться не приходилось, но он нисколько не удивлялся: сегодня он был самым удачливым человеком в «Хогварце».
Почему обязательно надо идти к Огриду, он и понятия не имел. Казалось, зелье освещает его путь всего на несколько шагов вперед: конечного пункта не видно и когда появится Дивангард, неизвестно, зато ясно, что наградой будет воспоминание. В вестибюле Гарри увидел, что Филч забыл запереть входную дверь, и, просияв, распахнул ее. Пару мгновений он просто стоял, наслаждаясь запахами травы и вечерней свежести, а потом спустился с крыльца навстречу сгущающимся сумеркам.
На нижней ступеньке он вдруг осознал, что к Огриду приятней всего идти через огород. Это было не совсем по пути, но Гарри знал, что должен повиноваться своему капризу, и направился прямиком к грядкам, где увидел Дивангарда, беседовавшего с профессором Спаржеллой. Он обрадовался, не испытывая, впрочем, особого удивления, шмыгнул за низкую каменную ограду и, чувствуя себя в ладу со всем миром, стал слушать их разговор.
– …огромное спасибо, что потратили на меня столько времени, Помона, – церемонно благодарил Дивангард. – Большинство признанных авторитетов сходятся в том, что они наиболее действенны, если собраны в сумерках.
– Совершенно согласна, – горячо поддержала профессор Спаржелла. – Этого достаточно?
207
– Вполне, вполне, – покивал Дивангард. Гарри увидел у него в руках охапку каких-то стеблей. – Тут по несколько листьев на каждого третьеклассника плюс еще немного, если кто-то их перепарит… ну-с, доброго вам вечера и еще раз огромное спасибо!
Профессор Спаржелла ушла в темноту к своим теплицам, а Дивангард направил стопы туда, где стоял невидимый Гарри.
Повинуясь внезапному порыву, Гарри изящным движением сдернул с себя плащ.
– Добрый вечер, профессор.
– Мерлинова борода, как ты меня напугал, – сказал Диванград, застывая на месте. Он подозрительно посмотрел на Гарри. – Как ты вышел из замка?
– По-моему, Филч забыл запереть двери, – весело ответил Гарри и с радостью увидел, что Дивангард нахмурился.
– Кажется, придется на него заявить; если тебе интересно мое мнение, этого человека больше волнует мусор, чем собственно безопасность… Однако зачем ты здесь, Гарри?
– Видите ли, сэр, дело в Огриде, – Гарри совершенно точно знал, что сейчас самое правильное – говорить правду. – Он ужасно расстроен… но… вы никому не скажете, профессор? Я не хочу, чтобы у него были неприятности…
Ему удалось разбудить любопытство Дивангарда.
– Не обещаю, – пробурчал тот. – Но я знаю, что Думбльдор всецело доверяет Огриду, и уверен, что он не мог совершить ничего ужасного…
– Понимаете… у Огрида много лет был гигантский паук… он жил в Запретном лесу… умел разговаривать и все такое…
– Мне говорили, что в лесу обитают акромантулы, – тихо произнес Дивангард, оглядываясь на стену черных деревьев. – Значит, это правда?
– Да, – кивнул Гарри. – Но первый, Арагог, которого вырастил Огрид, вчера ночью умер. Огрид совершенно разбит и просил, чтобы кто-то был с ним на похоронах. Я обещал прийти.
– Как трогательно, – рассеянно проговорил Дивангард, уставив большие печальные глаза на далекие огоньки в хижине Огрида. – М-да… однако… яд акромантул чрезвычайно ценен… раз животное только что умерло, он, возможно, еще не высох… я, конечно, человек не бездушный, и если Огрид так расстроен… но если можно извлечь хоть сколько-то… что ни говори, от живой акромантулы яда не добудешь…
Казалось, Дивангард разговаривает не с Гарри, а с самим собой.
– …не собрать было бы непростительно… сотня галлеонов за пинту… у меня, откровенно говоря, не такое большое жалование…
Гарри вдруг ясно понял, что нужно делать.
– Знаете, – с очень убедительной нерешительностью сказал он, – если б вы захотели прийти на похороны, Огрид бы очень обрадовался… почетнее для Арагога, понимаете…
– Конечно, конечно, – в глазах Дивангарда вспыхнул энтузиазм. – Вот что, Гарри, встретимся там… я возьму бутылочку-другую… выпьем за… в смысле, помянем несчастное животное… проводим с честью… И надо сменить галстук, этот чересчур яркий для такого случая…
Он заторопился в замок, а Гарри, в полном восторге от самого себя, побежал к Огриду.
– Пришел, – прохрипел Огрид, когда открыл дверь и увидел Гарри, появившегося из-под плаща-невидимки.
– Да… а вот Рон с Гермионой не смогли, – сказал Гарри. – Они просили извиниться.
– Нева… неважно… все равно, Гарри, ему было бы очень приятно…
Огрид громко всхлипнул. Его глаза покраснели и распухли; на рукаве была надета черная повязка, сделанная, похоже, из тряпки, пропитанной гуталином. Гарри утешающе похлопал великана по локтю – выше дотянуться не удалось.
208
– Где мы его похороним? – спросил он. – В лесу?
– Ты что, нет! – воскликнул Огрид, промокая бесконечный поток слез подолом рубашки. –Как Арагог помер, другие пауки меня и близко не подпускают. Оказывается, они меня не ели только по его приказу! Можешь себе такое представить, Гарри?
Честным ответом было бы «да»; Гарри удивительно живо помнил страшную сцену, когда они с Роном столкнулись лицом к лицу с акромантулами и очень хорошо поняли, что Огрид жив лишь благодаря Арагогу.
– Чтоб в лесу было место, куда мне нельзя зайти! – Огрид неверяще помотал головой. – Знал бы ты, как я забирал у них Арагога… они ведь, понимаешь, своих мертвецов съедают… а я хотел схоронить честь по чести… как положено…
Бедняга разрыдался. Гарри снова похлопал его по локтю, проговорив при этом (зелье подсказывало, что делать):
– Я по дороге встретил профессора Дивангарда.
– Неприятностей-то у тебя не будет, нет? – забеспокоился Огрид. – Вам же нельзя выходить из замка в такую поздноту, это я виноват…
– Нет, нет, когда он узнал, зачем я иду, то сказал, что тоже хочет отдать Арагогу последний долг, – сказал Гарри. – Он пошел переодеться во что-нибудь подходящее… и обещал принести вина, чтобы помянуть Арагога…
– Правда? – Огрид был потрясен и одновременно тронут. – Это… это… очень любезно с его стороны, очень… и тебя не выдал, смотри-ка. Я раньше с Горацием Дивангардом особо дел не имел… придет проводить Арагога, надо же… да… старине Арагогу это понравилось бы…
Гарри подумал, что в Дивангарде старине Арагогу больше всего понравилось бы обилие мяса, но оставил свое мнение при себе и отошел к заднему окошку хижины. Оттуда открывалось весьма неприятное зрелище: огромный мертвый паук, который лежал на спине, поджав перепутавшиеся между собой лапищи.
– Так мы его здесь похороним, в твоем саду?
– Я решил, прямо за тыквенной грядкой, – сдавленно ответил Огрид. – Я уж и… это… могилку выкопал…. Просто, думаю, надо ж над ним слова какие-нибудь произнести хорошие… воспомнить чего-нибудь радостное, как водится…
Его голос дрогнул; он замолчал. Тут раздался стук в дверь, и Огрид пошел открывать, попутно сморкаясь в гигантский платок из симпатичной ткани в горошек. Дивангард, в строгом черном галстуке и с охапкой бутылок в руках, торопливо переступил порог.
– Огрид, – трагическим тоном произнес он, – соболезную вашей потере.
– Благодарю, что пришли, – сказал Огрид. – Огромное спасибо. И спасибо, что не наложили взыскания на Гарри…
– Что вы, как можно! – воскликнул Дивангард. – Горестный день, горестный день… а где же несчастное создание?
– Там, на улице, – надтреснуто отозвался Огрид. – Может… уже пойдем?
Они вышли на задний двор. Над деревьями висела луна; в ее бледных лучах, смешивающихся со светом из окон хижины, был виден Арагог. Он лежал на краю огромной ямы, возле которой возвышался десятифутовый холм свежевыкопанной земли.
– Великолепно, – произнес Дивангард, подходя к пауку. Восемь молочно-белых глаз мертво смотрели в небо, а в двух громадных изогнутых жвалах неподвижно отражалась луна. Дивангард склонился, рассматривая огромную волосатую голову, и Гарри показалось, что он слышит звяканье бутылок.
– Не все понимают, какие они красивые, – сказал Огрид, обращаясь к спине Дивангарда. Слезы текли из уголков его глаз, окруженных мелкими морщинками. – Я и не знал, Гораций, что вы интересуетесь такими существами.
209
– Интересуюсь? Мой дорогой Огрид, я их боготворю! – воскликнул Дивангард, отступая от Арагога и пряча под мантией бутылку – Гарри видел, как блеснуло стекло. Огрид промокал глаза и ничего не заметил. – Но… не пора ли приступить к похоронам?
Огрид кивнул и шагнул вперед. Он с усилием приподнял гигантское тело и, оглушительно крякнув, перевалил его в темную яму. Снизу донесся отвратительный хруст. Огрид снова разрыдался.
– Конечно, вам, близкому человеку, труднее всего, – проговорил Дивангард. Он похлопал Огрида по локтю, до которого, как и Гарри, только и мог дотянуться. – Позвольте мне сказать несколько слов?
Должно быть, нацедил море отменного яда, подумал Гарри, глядя, с какой довольной ухмылкой Дивангард ступил на край могилы и тихо, внушительно заговорил:
– Прощай, Арагог, царь арахнидов, давний и верный друг! Те, кто знал тебя, никогда тебя не забудут! Тело твое истлеет, но душа навсегда останется жить в укромных, опутанных паутиной уголках Запретного леса, который стал тебе домом. Пусть вечно процветают твои многоглазые потомки, и пусть найдут в этом утешение люди, твои друзья, которых постигла столь невосполнимая утрата.
– Чудесная… чудесная речь! – взвыл Огрид и, отчаянно рыдая, повалился на компостную кучу.
– Ну-ну-ну, – сочувственно забормотал Дивангард, взмахивая волшебной палочкой. Гора земли поднялась в воздух, повисела мгновение и с глухим шумом упала на мертвого паука, образовав гладкую горку. – Давайте пройдем в дом и помянем покойника. Гарри, зайди-ка с другой стороны… вот так… встаем, встаем, Огрид… вот молодчина…
Они усадили Огрида в кресло за столом. Клык, который во время похорон прятался в своей корзине, подтрусил к ним на мягких лапах и, как обычно, шлепнул тяжелую голову Гарри на колени. Дивангард откупорил бутылку.
– Я проверил, яда нет, – заверил он Гарри, выливая большую часть вина в громадную кружку и передавая ее Огриду. – После случая с твоим бедным другом Рупертом я приказал домовому эльфу отпить понемногу изо всех бутылок.
Гарри представил себе выражение лица Гермионы, доведись ей услышать о подобном, и решил ничего ей не рассказывать.
– Это Гарри, – проговорил Дивангард, разливая содержимое второй бутылки по двум кружкам, – …а это мне. Ну-с, – он высоко поднял кружку, – за Арагога.
– За Арагога, – хором повторили Гарри и Огрид.
Дивангард и Огрид сразу выпили много. Но Гарри, направляемый фортуной фортунатум, знал, что не должен пить, поэтому только притворился, будто сделал глоток, и поставил кружку на стол.
– Я знал его еще яйцом, – печально вымолвил Огрид. – А когда он вылупился, был вот такусенький крошка. Не больше пекинеса.
– Прелесть, – сказал Дивангард.
– Я держал его в шкафу в школе, пока… ну…
Огрида потемнел лицом, и Гарри знал почему: в свое время из-за интриг Тома Реддля Огрида обвинили в том, что он открыл Комнату Секретов, и вышвырнули из школы. Но Дивангард, казалось, ничего не слышал; он смотрел на потолок, откуда свисали медные сковородки и длинный пук ослепительно-белых, шелковистых волос.
– Неужто шерсть единорога?
– А-а, да, – равнодушно бросил Огрид. – Все время ее собираю, они, понимаете, цепляются хвостами за ветки и всякое такое прочее в лесу…
– Но, мой дорогой друг, знаете ли вы, насколько это ценно?
210
– Я ее пускаю на бинты, перевязываю раненных зверей, – пожал плечами Огрид. – Она страсть какая целебная… очень сильное средство, понимаете.
Дивангард отпил еще из своей кружки, теперь уже очень внимательно осматривая хижину, выискивая, как понял Гарри, другие сокровища, которые можно обратить в запасы меда из дубовых бочек, ананасовые цукаты и бархатные смокинги. Он заново наполнил кружки, Огрида и свою, и принялся расспрашивать, кто еще обитает сейчас в лесу, поражаясь, как это Огрид успевает за всем следить. Тот, расслабившись от вина и лестного внимания, перестал промокать глаза и с радостью пустился в длинные рассуждения о разведении лечурок.
Тут фортуна фортунатум слегка подтолкнула Гарри, и он заметил, что запасы спиртного, принесенного Дивангардом, быстро подходят к концу. Гарри еще ни разу не накладывал доливальное заклятье невербально, но сегодня смешно было и подумать о неудаче. И действительно, Гарри лишь ухмыльнулся, когда, незаметно для Огрида и Дивангарда (они обменивались историями про нелегальные сделки с яйцами драконов), указал под столом палочкой на пустеющие бутылки, и те немедленно заново наполнились вином.
Спустя час или около того, Огрид и Дивангард начали провозглашать всякие несуразные тосты: за «Хогварц», за Думбльдора, за эльфийское вино, за…
– Гарри Поттера! – взревел Огрид, опрокидывая в рот четырнадцатую кружку и проливая часть вина на подбородок.
– Точно, точно, – невнятно выкрикнул Дивангард, – За Парри Готтера, избранного мальчика, который… или… ну… что-то в этом духе, – промямлил он и тоже осушил свою кружку.
Вслед за тем Огрид опять впал в слезливость и всучил Дивангарду хвост единорога. Тот стал запихивать его в карман с криками:
– За дружбу! За щедрость! За десять галлеонов волосок!
Еще чуть позже Огрид и Дивангард уселись рядышком, обнялись и принялись распевать длинную печальную песню о смерти колдуна Одо.
– А-а-а-а, самые лучшие умирают молодыми, – пробормотал Огрид, у которого глаза немного съехали к носу, и уронил голову на руки. Дивангард продолжал руладить. – Мой папаша, к примеру… или твои мамка с папкой, Гарри…
Крупные слезы поползли из морщинистых глаз Огрида; он схватил Гарри за руку и сильно потряс ее.
– …лучше колдунов я не знал… ужас… ужас…
Дивангард жалобно голосил:
И Одо-героя домой принесли,
Где знали его пареньком,
На смертном одре он лежит бездыхан,
Колпак наизнанку на нем.
Волшебная палочка хрусть,
О ужас, о горе, о грусть!
– …ужас, – в последний раз шумно вздохнул Огрид. Его большая лохматая голова скатилась набок, и он громко захрапел.
– Извиняюсь, – икнув, сказал Дивангард. – Убейте, не могу вытянуть мотив.
– Огрид говорил не о вашем пении, – тихо объяснил Гарри. – А о смерти моих родителей.
– О, – воскликнул Дивангард, подавляя сильную отрыжку. – Ой, мама… Да, это… действительно ужас. Ужас… ужас…
Он явно не знал, что еще сказать, и удовольствовался тем, что заново наполнил кружки.
– Полагаю, ты… ничего не помнишь, Гарри? – неловко поинтересовался он.
211
– Нет… мне же был всего год, – ответил Гарри, глядя на пламя свечей, колышущееся от храпа Огрида. – Но теперь я знаю довольно много из того, что тогда произшло. Папа умер первым, вы знали?
– Я? Нет, – глухо откликнулся Дивангард.
– Да… Вольдеморт убил его, переступил через труп и направился к маме, – поведал Гарри.
Дивангард содрогнулся, но не мог оторвать потрясенного взгляда от лица Гарри.
– Он велел ей отойти в сторону, – безжалостно продолжал Гарри. – Он мне говорил, что ей незачем было умирать. Его интересовал только я. Она могла убежать.
– Святое небо, – выдохнул Дивангард. – Она могла… ей было незачем… какой кошмар…
– Да, правда? – почти шепотом произнес Гарри. – А она даже не шелохнулась. Папа уже умер, но она не хотела, чтобы я тоже погиб. Она умоляла Вольдеморта… а он смеялся…
– Хватит! – неожиданно выкрикнул Дивангард, выставляя вперед трясущуюся руку. – Правда, мой мальчик, довольно… я старый человек… я не могу… не хочу слушать…
– Я совсем забыл, – соврал Гарри, вдохновляемый фортуной фортунатум, – ведь она вам нравилась, верно?
– Нравилась? – повторил Дивангард, и его глаза наполнились слезами. – Да я не могу представить, чтобы кто-то ее не любил… такая храбрая… такая веселая… все это такой ужас…
– А вы не хотите помочь ее сыну, – упрекнул Гарри. – Она отдала мне жизнь, а вам жалко воспоминания.
Хижину наполнил рокочущий храп Огрида. Гарри не отрываясь смотрел во влажные глаза Дивангарда. Тот, казалось, не мог отвести взгляда.
– Не говори так, – прошептал он. – Это не потому… если бы это могло помочь, конечно… но ничего не изменится…
– Изменится, – четко и ясно сказал Гарри. – Думбльдору нужна информация. Мне нужна информация.
Он говорил совершенно спокойно: фортуна фортунатум обещала, что утром Дивангард ничего не вспомнит. Глядя учителю прямо в глаза, Гарри чуть подался вперед.
– Я – Избранный. Я должен его убить. Мне нужно ваше воспоминание.
Дивангард страшно побледнел; его гладкий лоб заблестел от пота.
– Ты – Избранный?
– Конечно, – спокойно подтвердил Гарри.
– Но тогда… мой дорогой мальчик… ты просишь о многом… по сути, ты просишь помочь уничтожить…
– Вы не хотите избавить мир от колдуна, убившего Лили Эванс?
– Гарри, Гарри, конечно, хочу, но…
– Боитесь, что он узнает о вашем участии?
Дивангард молчал; он был смертельно напуган.
– Будьте смелым, как моя мама, профессор…
Дивангард поднял пухлую ручку и прижал к губам трясущиеся пальцы; он напоминал сильно увеличенного младенца.
– Я совсем не горжусь… – сквозь пальцы прошептал он. – Напротив, стыжусь того, что… показывает воспоминание… в тот день я совершил страшное…
– Вы все исправите, если передадите воспоминание мне, – сказал Гарри. – Это будет очень смелый и благородный поступок.
212
Огрид вздрогнул во сне и захрапел снова. Дивангард и Гарри смотрели друг на друга поверх догорающей свечи. Молчание длилось и длилось, но фортуна фортунатум велела Гарри не прерывать его, ждать.
Наконец, Дивангард очень медленно поднес руку к карману и достал волшебную палочку. Потом сунул другую руку под мантию и вытащил маленькую пустую бутылочку. Затем, по-прежнему не сводя глаз с Гарри, коснулся кончиком палочки своего виска, вытянул длинную серебристую нить воспоминаний и опустил ее в бутылочку. Оно свернулось колечком на дне, но вскоре, клубясь, расползлось по всему сосуду. Дивангард дрожащей рукой заткнул бутылочку пробкой и передал через стол Гарри.
– Большое спасибо, профессор.
– Ты хороший мальчик, – сказал профессор Дивангард. Слезы катились по его тостым щекам прямо в густые усы. – И у тебя ее глаза… не думай обо мне слишком плохо, когда все увидишь…
Тут он, совсем как Огрид, уронил голову на руки, издал глубокий вздох и заснул.
Глава двадцать третья Окаянты
Гарри прокрался обратно в замок, чувствуя, как выветривается фортуна фортунатум. Входная дверь по-прежнему была открыта, но на третьем этаже он едва не столкнулся с Дрюзгом и сумел избежать взыскания только благодаря тому, что вовремя юркнул в знакомый секретный проход. Поэтому, сняв плащ-невидимку перед портретом Толстой тети, он нисколько не удивился самой прохладной встрече.
– Ну, и сколько, по-твоему, времени?
– Простите, пожалуйста… мне пришлось выйти по очень важному делу…
– А пароль в полночь сменился! Будешь спать в коридоре!
– Вы шутите? – вскричал Гарри. – С какой стати ему меняться в полночь?
– Так надо, – буркнула Толстая тетя. – Если ты недоволен, иди к директору, усиление мер безопасности – его приказ.
– Отлично, – горько сказал Гарри, глядя на твердый пол. – Просто великолепно. Я бы с радостью пошел к Думбльдору, если б он был в школе, это же он хотел, чтобы я…
– Он в школе, – произнес чей-то голос за спиной у Гарри. – Профессор Думбльдор вернулся около часа назад.
К Гарри, скользя по воздуху, приближался Почти Безголовый Ник. Голова его, как всегда, шатко трепыхалась над гофрированным воротником.
– Я знаю от Кровавого барона, он сам видел, – поведал Ник. – Говорит, Думбльдор в хорошем настроении, только немного устал.
– Где он? – спросил Гарри; его сердце так и подпрыгнуло в груди.
– Он? Завывает и трясет цепями в астрономической башне, это его любимое занятие…
– Да не барон, Думбльдор!
– О!… Он в своем кабинете, – сказал Ник. – Судя по словам барона, у него еще перед сном какое-то важное дело…
– Да уж, это точно! – Гарри едва не лопался от восторга, предвкушая, как расскажет Думбльдору о раздобытом воспоминании. Он развернулся и побежал назад по коридору, не обращая внимания на крики Толстой тети:
– Вернись! Все нормально, я пошутила! Просто разозлилась, что ты меня разбудил! Пароль тот же: «солитер»!
Но Гарри и след простыл. Буквально через несколько минут он уже сказал «шоколадный эклер» думбльдоровой горгулье, и та отпрыгнула вбок, пропустив его к винтовой лестнице.
213
– Войдите, – раздался в ответ на стук Гарри голос Думбльдора, очень и очень уставший.
Гарри толкнул дверь и вошел в кабинет, абсолютно такой же, как всегда, разве что за окнами стояла тьма, и в небе сверкали звезды.
– Помилуй, Гарри, – удивился Думбльдор. – в честь чего столь поздний визит? Чему обязан удовольствием?
– Сэр… я достал его! Воспоминание Дивангарда.
Гарри показал Думбльдору маленькую стеклянную бутылочку. Несколько мгновений директор потрясенно молчал. Затем его губы расползлись в широкой улыбке.
– Потрясающая новость, Гарри! Ты просто умница! Я знал, что у тебя все получится! – воскликнул он и, больше не беспокоясь о позднем времени, торопливо вышел из-за письменного стола, взял здоровой рукой бутылочку с воспоминанием и направился к шкафчику, где хранился дубльдум.
– А сейчас, – сказал Думбльдор, поставив каменную чашу на стол и вылив туда содержимое бутылочки, – мы, наконец, увидим… Гарри, скорей…
Гарри послушно склонился над дубльдумом и ощутил, что его ноги отрываются от пола… он, как всегда, пролетел сквозь тьму и перенесся на много лет раньше, в кабинет Горация Дивангарда.
Тот, гораздо моложе, чем теперь, рыжеусый, с густыми и блестящими соломенными волосами, как и в прошлый раз, сидел в удобном высоком кресле, положив ноги на бархатный пуфик. В одной руке он держал небольшой бокал вина, а другой рылся в коробке с ананасовыми цукатами. Вокруг сидело несколько мальчиков-подростков, и в центре – Том Реддль, на пальце которого сверкало золотое кольцо Марволо с черным камнем.
Думбльдор опустился рядом с Гарри как раз в тот момент, когда Реддль спросил:
– Сэр, а правда, что профессор Потешанс уходит на пенсию?
– Том, Том, и знал бы, не сказал, – Дивангард укоризненно погрозил Реддлю белым от сахара пальцем, но одновременно с этим подмигнул. – Интересно, откуда ты берешь информацию, дорогой мальчик; зачастую тебе известно больше, чем учителям.
Реддль улыбнулся; остальные засмеялись и восхищенно посмотрели на него.
– С твоей поразительной способностью знать то, что не следует, и умением угодить нужным людям – кстати, спасибо за ананасы, ты совершенно прав, это мои любимые…
Кое-кто из мальчиков опять захихикал.
– …не удивлюсь, если в ближайшие двадцать лет ты станешь министром магии. Пятнадцать, если будешь продолжать присылать ананасы: у меня прекрасные связи в министерстве.
Все расхохотались, а Том Реддль лишь слегка улыбнулся. Хотя он был отнюдь не самый старший, на него явно смотрели как на лидера.
– Не уверен, сэр, что интересуюсь политикой, – сказал он, когда смех прекратился. – А кроме того, у меня сомнительное происхождение.
Двое или трое из ребят с улыбкой переглянулись. Стало понятно, что в их кругу бытует некая шутка о знатном происхождении их предводителя – очевидно, они что-то знали или подозревали.
– Чепуха, – легкомысленно отмахнулся Дивангард, – всем ясней ясного, что ты родом из приличной колдовской семьи; при твоих-то способностях. Нет, Том, ты далеко пойдешь, тут я еще никогда не ошибался.
Маленькие золотые часы на письменном столе пробили одиннадцать; учитель посмотрел назад.
– Святое небо, уже так поздно? Пора, ребята, иначе нам всем влетит. Лестранг, завтра утром я жду сочинение – или ты получишь взыскание. То же касается Эйвери.
214
Мальчики потянулись к выходу. Дивангард грузно поднялся с кресла и отнес пустой бокал на письменный стол. Шорох за спиной заставил его обернуться; там стоял Реддль.
– Будь осторожен, Том, ты же не хочешь, чтобы тебя поймали вне спальни в такое время, ты ведь у нас староста…
– Сэр, я хотел вас кое о чем спросить.
– Тогда спрашивай скорей, мой мальчик, спрашивай…
– Сэр, мне интересно, знаете ли вы что-нибудь об… окаянтах?
Дивангард уставился на него, рассеянно поглаживая толстыми пальцами ножку бокала.
– Задание по защите от сил зла?
Однако он, вне всякого сомнения, прекрасно понимал, что вопрос не имел отношения к учебе.
– Не совсем, сэр, – ответил Реддль. – Просто… наткнулся в книге и не очень-то понял, что это такое.
– М-да… разумеется… надо сильно постараться, чтобы найти к «Хогварце» книгу о сущности окаянтов. Это из области самой черной магии, наичернейшей, Том, – сказал Дивангард.
– Но вы ведь о них все знаете, да, сэр? В смысле, колдун такого масштаба… разумеется, если вы не можете рассказать, то, конечно… просто кому и знать, как не вам… вот я и подумал, дай спрошу…
Великолепно сыграно, невольно восхитился Гарри; нерешительность, небрежное любопытство, осторожная лесть – все в меру. Гарри самому часто приходилось выпытывать разные сведения у людей, не желавших ими делиться, и он не мог не оценить мастерства Реддля. Было видно, что ответ на вопрос нужен ему позарез, и возможно, он давным-давно дожидался подходящего момента.
– Что ж, – проговорил Дивангард, не глядя на Реддля и поигрывая ленточкой, украшавшей крышку коробки с ананасовыми цукатами, – краткая справка, конечно, не повредит. Для общего развития. Окаянт – предмет, в котором человек прячет часть своей души.
– Как это? Я не вполне понимаю, сэр, – сказал Реддль.
Он прекрасно владел голосом, но Гарри все равно чувствовал его волнение.
– Представь: ты расщепляешь душу, – объяснил Дивангард, – и помещаешь одну из частей в некий предмет вне своего тела. Тогда, даже если тело как-либо пострадает или будет уничтожено, на земле останется неповрежденная часть души. Но, конечно, существовать в таком виде…
Дивангард поморщился, а Гарри невольно вспомнил слова, которые слышал почти два года назад: «Я потерял связь со своим телом, я стал меньше чем дух, меньше чем призрак… и тем не менее, я был жив».
– … хотели бы немногие, Том, очень немногие. Смерть куда предпочтительней.
Но жадное любопытство Реддля стало теперь очевидно; его глаза горели алчным огнем, он больше не мог скрывать своего интереса.
– А как расщепить душу?
– Видишь ли, – смущенно ответил Дивангард, – следует понимать, что вообще-то душа должна оставаться единой и неделимой. А расщепление ее – акт насильственный и противоестественный.
– Но как это делается?
– С помощью злодеяния, самого страшного – убийства. Оно разрывает душу на части, чем и пользуются для создания окаянтов: оторванную часть души помещают…
– Помещают? Но как…?
215
– Есть какое-то заклинание, не спрашивай, я не знаю! – вскричал Дивангард, мотая головой, как слон, которого одолели москиты. – Я что, похож на человека, который пробовал этим заниматься – на убийцу?
– Что вы, сэр, конечно, нет, – поспешно заверил Реддль. – Простите… не хотел вас обидеть…
– Ладно, ладно, я не обиделся, – проворчал Дивангард. – Такие вещи естественно вызывают любопытство… колдунов определенного калибра всегда волновал этот аспект магии…
– Да, сэр, – согласился Реддль. – Но я все равно не понимаю… просто любопытно… какой прок от одного окаянта? Душу можно расщепить только раз? Не лучше ли, не надежней, расщепить душу на большее количество частей? Например, семь – самое могущественное волшебное число, не будет ли семь…?
– Мерлинова борода, Том! – взвизгнул Дивангард. – Семь! Одно убийство и то плохо! И вообще… разорвать душу уже преступление… но на семь частей…
Дивангард очень разволновался и смотрел на Реддля так, словно никогда его раньше не видел, явно жалея, что вообще согласился на разговор.
– Наша дискуссия, конечно, – пробормотал он, – носит чисто гипотетический характер, так ведь? Научный…
– Да, сэр, разумеется, – быстро ответил Реддль.
– И все-таки, Том… пожалуйста, молчи о нашей беседе... вряд ли кому-то понравится, что мы обсуждали окаянты. Видишь ли, в «Хогварце» эта тема под запретом… Думбльдор здесь особенно строг…
– Я буду нем как рыба, сэр, – пообещал Реддль и ушел, но Гарри успел увидеть его лицо, выражавшее безумное счастье – совсем как в тот миг, когда он узнал о своих колдовских способностях; счастье, которое почему-то не красило его прекрасных черт, но, напротив, делало их менее человеческими…
– Спасибо, Гарри, – тихо произнес Думбльдор. – Пойдем…
Когда Гарри вернулся в его кабинет, директор уже сидел за письменным столом. Гарри тоже сел и стал ждать, что скажет Думбльдор.
– Я давно мечтал раздобыть это свидетельство, – наконец заговорил тот. – Оно подтверждает, что я прав – но также показывает, сколько нам еще предстоит сделать…
Гарри вдруг заметил, что бывшие директора и директрисы все до единого проснулись и прислушиваются к их разговору; один из них, толстый красноносый колдун, даже вытащил слуховой рожок.
– Итак, Гарри, – продолжал Думбльдор. – Ты, конечно, понимаешь все значение того, что мы слышали. Уже в твоем возрасте Том Реддль готов был сделать все мыслимое и немыслимое для обеспечения собственного бессмертия.
– Сэр, так вы считаете, что ему это удалось? – спросил Гарри. – Он создал окаянт? Поэтому он не умер, когда пытался убить меня? Где-то у него был спрятан окаянт? И часть его души сохранилась?
– Часть… или больше, – проговорил Думбльдор. – Ты же слышал: Вольдеморт особенно стремился узнать, что бывает с колдунами, которые создают более одного окаянта; с теми, кто так хочет избежать смерти, что готов совершить много убийств, разорвать душу на много частей и сохранить их в разных, отдельно спрятанных окаянтах. Насколько мне известно – уверен, что и Вольдеморт об этом знал – никто никогда не разделял собственную душу более, чем на две части.
Думбльдор помолчал мгновение, размышляя, а затем произнес:
– Четыре года назад я получил определенное доказательство того, что Вольдеморт расщепил свою душу.
– Где? – поразился Гарри. – Как?
216
– Его предоставил мне ты, – ответил Думбльдор. – Это дневник Реддля, из-за которого вновь открылась Комната секретов.
– Я не понимаю, сэр, – сказал Гарри.
– Хоть я и не видел Реддля, вышедшего из дневника, но по твоему описанию понял, что это – феномен, прежде мною не виденный. Чтобы обычное воспоминание мыслило и действовало по собственной воле? Высасывало жизнь из девочки, в руки которой попало? Нет, в том дневнике явно таилось что-то очень зловещее… часть расщепленной души, я почти не сомневался в этом. Дневник был окаянтом. Но вопросов по-прежнему было не меньше, чем ответов. А больше всего меня волновало и тревожило, что дневник, похоже, замысливался не только как хранилище, но и как орудие.
– Все равно ничего не понимаю, – сказал Гарри.
– Он действовал так, как положено окаянту – иными словами, надежно хранил часть души владельца и, без сомнения, препятствовал его смерти. В то же время было очевидно: Реддль хотел, чтобы дневник был прочитан и часть его души завладела другим человеком, а чудовище Слизерина вышло на свободу.
– Наверное, чтобы его дело не пропало зря, – предположил Гарри. – Ему хотелось показать, что он – наследник Слизерина, а в то время как еще он это мог сделать?
– Совершенно верно, – кивнул Думбльдор. – Но разве ты не понимаешь, Гарри: Вольдеморт специально предназначал свой дневник для некоего будущего ученика «Хогварца», а значит, с замечательным равнодушием относился к драгоценной частичке собственной души, спрятанной в той тетради. Ведь профессор Дивангард объяснил: окаянт нужен, чтобы хранить часть души в тайном и безопасном месте. Его нельзя бросать где попало, поскольку его могут уничтожить – что в результате и произошло: благодаря тебе одного фрагмента души Вольдеморта более не существует.
– Небрежное отношение Вольдеморта к этому окаянту показалось мне крайне зловещим. Это означало, что он создал – или хотел создать – несколько окаянтов, тогда потеря одного уже не была бы губительной. Я не хотел в это верить, но иначе все теряло смысл.
– Затем, два года спустя, ты сообщил мне, что в ночь, когда Вольдеморт вернул себе свое тело, он сказал своим приспешникам нечто крайне существенное и страшное: «я, дальше других зашедший по дороге, ведущей к бессмертию». Так ты передал его слова. «Дальше других». Мне показалось, что я, в отличие от Упивающихся Смертью, понимаю их смысл. Он имел в виду окаянты, во множественном числе, Гарри, чем, по моим сведениям, не мог похвастаться ни один колдун до него. Тем не менее, это вписывалось в мою теорию: ведь с годами лорд Вольдеморт все больше терял человеческий облик, а подобное превращение могло объясняться только тем, что он исковеркал свою душу сверх пределов, условно говоря, допустимого зла…
– То есть, убивая других, он стал неуязвим? – спросил Гарри. – А почему, раз уж он так стремился к бессмертию, нельзя было создать или украсть философский камень?
– Именно это, как мы знаем, он и пытался сделать пять лет назад, – ответил Думбльдор. – Полагаю, однако, что по ряду причин философский камень казался лорду Вольдеморту куда менее привлекальной альтернативой, нежели окаянты.
– Эликсир жизни действительно продлевает существование, но пить его надо регулярно; вечно, если речь идет о бессмертии. Следовательно, Вольдеморт всецело зависел бы от эликсира, и если б тот кончился или его отравили, или украли философский камень, Черный лорд умер бы, как самый обыкновенный человек. Помни, он – одиночка. Думаю, что любая зависимость, пусть даже от эликсира, для него невыносима. Разумеется, чтобы вырваться из того кошмарного полусуществования, на которое он обрек себя, попытавшись тебя убить, Вольдеморт был готов пить что угодно, но только ради возвращения своего тела. После этого, я убежден, он возлагал надежду на окаянты: ему требовалось лишь обрести человеческий облик. Понимаешь, он уже был бессмертен… или близок к бессмертию, насколько это вообще возможно для человека.
217
– Но сейчас, когда у нас – благодаря тебе, Гарри! – появилось принципиально важное воспоминание, мы ближе, чем кто-либо прежде, подошли к разгадке неуязвимости лорда Вольдеморта. Ты слышал его слова: «Не лучше ли, не надежней, расщепить душу на большее количество частей? Например, семь – самое могущественное волшебное число, не будет ли семь…?» Семь – самое могущественное волшебное число. Да, полагаю, мысль о душе, поделенной на семь частей, очень привлекала Вольдеморта.
– Он создал семь окаянтов? – потрясенно проговорил Гарри. Некоторые портреты заахали от ужаса и негодования. – Но ведь они могут быть спрятаны по всему свету… зарыты… невидимы…
– Рад, что ты осознаешь всю серьезность стоящей перед нами задачи, – спокойно отозвался Думбльдор. – Но для начала, Гарри, окаянтов не семь, а шесть. Седьмая часть души, пусть донельзя изуродованная, обитает в возрожденном теле Вольдеморта. Благодаря ей длилось его призрачное существование во время изгнания; без нее он бы попросту лишился своего «я». Этот осколок – его последний оплот; именно в него должен целить тот, кто хочет убить лорда Вольдеморта.
– Хорошо, пускай шесть окаянтов, – сказал Гарри, хоть уже и не с таким отчаяньем, – все равно, где их искать?
– Ты забываешь… один ты уже уничтожил. А я уничтожил второй.
– Правда? – радостно спросил Гарри.
– Абсолютная, – ответил Думбльдор и поднял почерневшую руку. – Кольцо, Гарри. Кольцо Марволо. Должен тебе сказать, на нем лежало чудовищное проклятье. Если б не мои – прости за нескромность – выдающиеся таланты и не своевременная помощь профессора Злея, которую он оказал мне, когда я вернулся в «Хогварц» со страшной раной, я бы сейчас не рассказывал тебе эту историю. И все же, высохшая рука не кажется мне чрезмерной платой за седьмую часть души Вольдеморта. Кольцо больше не окаянт.
– Но как вы его нашли?
– Ты ведь знаешь, что я уже очень давно задался целью выяснить как можно больше о прошлом Вольдеморта. Я много путешествовал по местам, где он когда-то бывал, а на кольцо наткнулся среди развалин дома Монстеров. Очевидно, Вольдеморту удалось запечатать в перстень часть своей души, он больше не хотел носить его на пальце и, защитив множеством сильнейших заклятий, спрятал в лачуге, где когда-то жили его предки (правда, Морфина под конец переправили в Азкабан). Он же не подозревал, что в один прекрасный день я приду к полуразвалившемуся домику и начну искать магические тайники.
– Но праздновать победу рано. Ты уничтожил дневник, я – кольцо, однако, если наша теория о семи частях верна, остается еще четыре окаянта.
– Которые могут быть чем угодно? – уточнил Гарри. – Старыми консервными банками или, я не знаю, бутылками из-под зелий…?
– Ты сейчас говоришь о портшлюсах, Гарри, это их полагается маскировать под обыкновенные, не привлекающие внимания предметы. Но чтобы лорд Вольдеморт хранил в консервной банке свою драгоценную душу? Ты забыл, что я тебе показывал. Вольдеморт всегда обожал трофеи и ценил вещи с великим магическим прошлым. Его гордыня, вера в собственное превосходство, твердая решимость занять выдающееся место в колдовской истории – все это наводило на мысль, что к выбору окаянтов он подойдет с особенным тщанием и выберет предметы, внушающие почтительное благоговение.
– В дневнике не было ничего особенного.
– Дневник, как ты сам сказал, служил доказательством того, что Вольдеморт – наследник Слизерина; уверен, ему придавалось колоссальное значение.
– Хорошо, сэр, а другие окаянты? – спросил Гарри. – Вы представляете, что это может быть?
218
– Могу лишь догадываться, – ответил Думбльдор. – По уже названным причинам я склонен полагать, что лорд Вольдеморт должен был предпочесть вещи, сами по себе обладающие известным величием. Поэтому я постарался вернуться в прошлое Вольдеморта и найти свидетельство существования артефактов, исчезновение которых связывают с его именем.
– Медальон! – громко воскликнул Гарри. – Кубок Хельги Хуффльпуфф!
– Совершенно верно, – улыбаясь, кивнул Думбльдор. – Я мог бы дать на отсеченье… если не вторую руку, то уж парочку пальцев точно, что именно они стали окаянтами номер три и четыре. С остальными двумя – тут мы опять исходим из предположения, что всего их создано шесть – дело обстоит сложнее, однако я рискнул бы высказать следующую догадку: заполучив вещи Хуффльпуфф и Слизерина, Вольдеморт вознамерился разыскать что-то, оставшееся от Гриффиндора и Равенкло. По реликвии от каждого из основателей школы; для Вольдеморта эта идея несомненно была очень притягательна. Не знаю, нашел ли он что-нибудь, принадлежавшее Равенкло, но единственный предмет, сохранившийся после Гриффиндора, пребывает в целости и сохранности.
Думбльдор показал изувеченной рукой себе за спину, на стеклянный ларец, где хранился инкрустированный рубинами меч.
– Вы считаете, сэр, он поэтому хотел вернуться в «Хогварц»? – спросил Гарри. – Чтобы найти вещь, принадлежавшую кому-то из основателей?
– Именно, – подтвердил Думбльдор. – Но, увы, это нас никуда не ведет, потому что, получив отказ, он лишился возможности обыскать школу – так я, во всяком случае, думаю. А потому вынужденно прихожу к выводу, что Вольдеморт не смог реализовать свою честолюбивую мечту и собрать по одной вещи от каждого из основателей «Хогварца». Он определенно добыл две – максимум, три реликвии – вот все, что можно с уверенностью утверждать.
– Даже если он добыл что-то, принадлежавшее Равенкло или Гриффиндору, все равно остается шестой окаянт, – сказал Гарри, подсчитывая на пальцах. – Или ему удалось достать и то, и другое?
– Вряд ли, – ответил Думбльдор. – Мне кажется, я знаю, что представляет из себя шестой окаянт. Интересно, как ты отреагируешь, если я признаюсь, что уже давно приглядываюсь к его странной змее, Нагини?
– К змее? – поразился Гарри. – А разве животные тоже могут быть окаянтами?
– Да, хотя это нежелательно, – сказал Думбльдор. – Доверять часть своей души существу, которое способно мыслить и двигаться самостоятельно, очень рискованная затея. Но, если мои вычисления верны, то когда Вольдеморт явился в дом твоих родителей, чтобы убить тебя, ему все еще не хватало по меньшей мере одного окаянта.
– Судя по всему, он старался приурочить создание окаянтов к неким судьбоносным убийствам. Твое, безусловно, стало бы именно таким. Вольдеморт верил, что избавится от опасности, предсказанной пророчеством, и сделает себя неуязвимым. Уверен, что свой последний окаянт он хотел создать в момент твоей смерти.
– Как мы знаем, его план провалился. Но потом, через много лет, когда он с помощью Нагини убил старика-мугла, ему могло прийти в голову сделать последним окаянтом змею. Это символизировало бы его родство со Слизерином и усугубляло мистицизм имени лорда Вольдеморта. Думаю, он ни к чему так не привязан, как к ней; он определенно стремится держать ее рядом и похоже, обладает над ней необычной – даже для змееуста – властью.
– Значит, – сказал Гарри, – дневник уничтожили, кольца тоже. Остались чаша, медальон, змея и еще один окаянт, по вашему мнению, вещь, принадлежавшая Равенкло или Гриффиндору?
– Восхитительно краткое и емкое резюме, – кивнул головой Думбльдор.
– Получается, сэр… вы продолжаете их искать? И поэтому вас часто не бывает в школе?
219
– Совершенно верно, – подтвердил Думбльдор. – Ищу и уже давно. А сейчас… возможно… мне удалось подобраться к одному из окаянтов довольно близко. Есть обнадеживающие признаки.
– А раз так, – выпалил Гарри, – то можно и мне с вами? Я бы помог его уничтожить.
Думбльдор пристально посмотрел на Гарри и промолвил:
– Можно.
– Честно? – Гарри был совершенно потрясен.
– О да, – слегка улыбнулся Думбльдор. – Думаю, это право ты заслужил.
Гарри воспрянул духом: приятно для разнообразия услышать вместо обычных наставлений и предостережений нечто разумное. Однако бывшие директора и директрисы восприняли решение Думбльдора с куда меньшим одобрением; кое-кто закачал головами, а Пиний Нигеллий громко фыркнул.
– Сэр, а Вольдеморт знает, когда уничтожают его окаянты? Чувствует? – спросил Гарри, не обращая внимания на портреты.
– Очень интересный вопрос. Думаю, нет. По-моему, Вольдеморт так погряз во зле и так давно отринул важные составные части своей души, что его чувства сильно отличаются от наших. Не исключено, что в момент смерти он осознает потерю… Но ведь не знал же он, например, об уничтожении дневника, пока не добился признания у Люциуса Малфоя. А когда узнал, что дневника нет и его чары разрушены, то, говорят, пришел в такое бешенство, что страшно представить.
– А я думал, он сам приказал Люциусу Малфою переправить дневник в «Хогварц».
– Действительно, приказал – когда был уверен, что сможет создать другие окаянты. Но все же Люциусу следовало дождаться сигнала от Вольдеморта, которого так и не поступило: вскоре после передачи дневника Черный лорд пропал. Он, очевидно, полагал, что Люциус станет беречь окаянт как зеницу ока и не осмелится что-либо с ним сделать, но переоценил страх Люциуса перед господином, который исчез на много лет и считался погибшим. Разумеется, Люциус не догадывался, чем на самом деле является дневник. Насколько я понимаю, Вольдеморт сказал, что дневник, благодаря хитроумному колдовству, может вновь открыть Комнату Секретов. Если б Люциус знал, что держит в руках частичку души своего господина, то, несомненно, отнесся бы к дневнику с бoльшим почтением – а так решил самостоятельно привести в действие старый план. Подкинув дневник дочери Артура Уэсли, он надеялся единым махом дискредитировать Артура, добиться моего увольнения из «Хогварца» и отделаться от опасной вещи. Несчастный Люциус… Вольдеморт так разгневан на него из-за окаянта и прошлогоднего фиаско в министерстве…Бедняга, наверное, втайне рад, что сидит сейчас в Азкабане.
Гарри немного подумал, а затем спросил:
– Значит, если уничтожить все окаянты, Вольдеморта можно убить?
– Полагаю, да, – ответил Думбльдор. – Без окаянтов он будет простым смертным с очень ущербной душой. Впрочем, не стоит забыть, что, хотя душа его изуродованна сверх всяких пределов, мозг и колдовские способности остаются прежними. Чтобы убить такого чародея, как Вольдеморт, пусть даже лишенного окаянтов, требуются недюжинный талант и колдовское могущество.
– У меня нет ни того, ни другого, – не раздумывая, заявил Гарри.
– Нет, есть, – решительно возразил Думбльдор. – У тебя есть то, чего никогда не было у Вольдеморта. Ты умеешь…
– Знаю, знаю! – с досадой воскликнул Гарри. – Я умею любить! – Он с огромным трудом удержался, чтобы не добавить: – Большое дело!
220
– Да, ты умеешь любить, – Думбльдор произнес это так, словно прочитал мысли Гарри. – А это, учитывая историю твоей жизни, само по себе поразительно. Ты пока еще слишком юн, Гарри, и не понимаешь, какая ты необыкновенная личность.
– То есть, слова пророчества про мою «силу, о которой неведомо Чёрному лорду» подразумевают всего-навсего … любовь? – спросил Гарри, чувствуя себя обманутым.
– Да, всего-навсего любовь, – подтвердил Думбльдор. – Но учти: пророчество важно лишь потому, что в него верит Вольдеморт. Я уже говорил об этом в прошлом году. Вольдеморт решил считать, что ты – самый опасный для него человек, и в результате сделал тебя таковым!
– Но это же одно и…
– Ничего подобного! – с легким нетерпением воскликнул Думбльдор и, указывая на Гарри почерневшей рукой, произнес: – Ты придаешь пророчеству слишком большое значение!
– Но, – чуть не захлебнулся Гарри, – вы же сами сказали, что пророчество означает…
– А если б Вольдеморт никогда его не слышал, оно бы исполнилось или нет? Означало бы хоть что-нибудь? Разумеется, нет! Думаешь, все, что хранится в Зале пророчеств, обязательно исполняется?
– Но, – потрясенно выговорил Гарри, – в прошлом году вы говорили, что один из нас должен будет убить другого…
– Гарри, Гарри, потому только, что Вольдеморт совершил громадную ошибку и стал действовать, согласуясь с предсказанием профессора Трелани! Не убей он твоего отца, разве в твоей душе поселилась бы столь отчаянная жажда мести? Нет! А если бы твоей матери не пришлось умереть ради тебя, разве Вольдеморт дал бы тебе магическую защиту, которую теперь сам не может разрушить? Нет, нет и нет, Гарри! Неужели ты не видишь? Вольдеморт, как издревле все тираны, сам создал худшего своего врага! Представляешь ли ты, до какой степени тираны боятся тех, кого притесняют? Они понимают, что однажды среди многочисленных угнетенных найдется человек, который поднимет голову и нанесет ответный удар! Вольдеморт не исключение! Он всегда был настороже, опасаясь появления достойного соперника, а услышав пророчество, тут же начал действовать – и в результате не только сам выбрал человека, который способен с ним покончить, но и лично снабдил его уникальным, смертельным для себя оружием!
– Но…
– Очень важно, чтобы ты понял! – Думбльдор встал и зашагал по комнате; тускло мерцающая роба, шурша, развевалась сзади. Гарри никогда еще не видел его таким взволнованным. – Попытавшись убить тебя, Вольдеморт не только сам избрал себе в соперники выдающегося человека, который сидит сейчас передо мной, но и дал ему в руки средства для борьбы! Он сам виноват, что ты способен проникать в его мысли и угадывать его намерения, что ты понимаешь змеиный язык, на котором он отдает приказания! При всем том, Гарри, тебя, несмотря на эту привилегию (за которую, кстати, любой Упивающийся Смертью пошел бы на убийство), никогда не привлекла черная магия, ты никогда, ни на секунду, не выказывал желания примкнуть к Вольдеморту!
– Конечно, нет! – возмущенно воскликнул Гарри. – Он убил моих родителей!
– Одним словом, тебя защищает твоя способность любить! – громко сказал Думбльдор. – Единственное, что может противостоять силе Вольдеморта! Вопреки всем искушениям, всем страданиям ты сохранил чистоту сердца одиннадцатилетнего ребенка. Помнишь, ты смотрел в зеркало, отражавшее твое самое сокровенное желание? То было не бессмертие или несметные богатства, нет – только стремление уничтожить Вольдеморта. Знаешь ли ты, Гарри, как мало на свете людей, которые видели в том зеркале нечто подобное? Вольдеморту уже тогда следовало догадаться, с кем он имеет дело, но он не понял!
– Теперь, однако, ему все известно. Ты проникал в его сознание без ущерба для себя, а он, как выяснилось в министерстве, не мог проникнуть в твое, не испытав страшных мучений. Едва ли
221
он понимает, почему, Гарри; он так торопился изувечить собственную душу, что не успел задуматься о несравненной силе души цельной, неповрежденной.
– Но, сэр, – осторожно сказал Гарри, так, чтобы Думбльдор не подумал, будто он спорит, – так или иначе все сводится к одному, верно? Я должен попытаться убить его или…
– Должен? – воскликнул Думбльдор. – Конечно, должен! Но не из-за пророчества! А потому, что ты не будешь знать покоя, пока не попробуешь это сделать! Нам обоим это ясно! Представь, пожалуйста, на минуточку, что ты не слышал никакого пророчества! Что бы ты тогда чувствовал к Вольдеморту? Подумай!
Гарри смотрел на расхаживающего взад-вперед Думбльдора и думал. Он думал о матери, об отце, о Сириусе. О Седрике Диггори. Обо всех злодеяниях лорда Вольдеморта. И в его груди вспыхнуло пламя, быстро подступившее к горлу.
– Я хотел бы его прикончить, – тихо произнес он. – Сам.
– Конечно! – вскричал Думбльдор. – Понимаешь, из пророчества не следует, что ты должен что-то делать! Но из-за него лорд Вольдеморт отметил тебя как равного… Конечно, ты вправе идти своей дорогой и не думать о пророчестве! Но Вольдеморт действует, сообразуясь с ним, и будет продолжать охотиться за тобой… а это, разумеется, означает, что…
– Когда-нибудь один из нас убьет другого, – закончил за него Гарри. – Да.
Но он наконец-то понял, что пытается донести до него Думбльдор. Что одно дело, когда тебя выталкивают на арену на смертную битву, и совсем другое, когда ты выходишь сам с гордо поднятой головой. Кто-то, вероятно, скажет, что разница невелика, но Думбльдор – и я, с яростной гордостью подумал Гарри, и мои родители – знаем: она огромна.
Глава двадцать четвертая Сектумсемпра
Утром на уроке заклинаний Гарри, невыспавшийся, но очень довольный своими свершениями, с помощью Маффлиато отключил слух у сидевших рядом и поведал Рону и Гермионе о последних событиях. Те выказали должное восхищение ловкостью, с которой он выудил у Дивангарда воспоминание, и правильным образом трепетали, слушая об окаянтах Вольдеморта и обещании Думбльдора взять Гарри с собой, если один из таинственных предметов найдется.
– Ух ты, – сказал Рон, когда захватывающее повествование подошло к концу. Он бездумно вертел волшебной палочкой, направив ее в потолок и совершенно не замечая того, что делает. – Ух ты. Значит, Думбльдор возьмет тебя с собой… чтобы попытаться уничтожить… ух ты.
– Рон, ты сыпешь снегом, – Гермиона с ангельским терпением взяла его за руку и отвела волшебную палочку от потолка, с которого, действительно, падали большие белые хлопья. Лаванда Браун, сидевшая неподалеку, пронзила Гермиону злобным, заплаканным взглядом. Гермиона мгновенно отпустила руку Рона.
– И правда, – Рон с рассеянным изумлением оглядел свои плечи. – Прошу прощения… Получилось, как будто у нас у всех жуткая перхоть…
Он смахнул с плеча Гермионы несколько искусственных снежинок. Лаванда разрыдалась. Рон с очень виноватым видом повернулся к ней спиной.
– Мы расстались, – уголком рта сообщил он Гарри. – Вчера вечером. Она засекла нас с Гермионой на выходе из спальни. Тебя-то она не видеть не могла, вот и решила, что мы были вдвоем.
– А, – сказал Гарри. – Ну… ты ведь рад, что все кончилось?
– Да, – признался Рон. – Она ужасно на меня наорала, зато не пришлось ничего самому объяснять.
– Трус, – констатировала Гермиона, впрочем, не без удовольствия. – Для влюбленных вчера вообще был неудачный день. Знаешь, Гарри, Джинни с Дином тоже расстались.
222
И она, как показалось Гарри, очень многозначительно на него уставилась, хотя никак не могла знать, что все его внутренности вдруг затанцевали конгу. Он, со всей мыслимой невозмутимостью и равнодушием, спросил:
– С чего это вдруг?
– Из-за полнейшей чепухи… Джинни обвинила его в том, будто он всегда пытается ее подсадить у отверстия за портретом, хотя она вовсе не инвалид… Впрочем, у них давно не все гладко.
Гарри посмотрел в другой конец класса, на Дина. Тот сидел с пренесчастным видом.
– А перед тобой, конечно же, встает дилемма, – сказала Гермиона.
– То есть? – слишком поспешно спросил Гарри.
– Насчет команды, – пояснила Гермиона. – Ведь если Джинни с Дином не будут разговаривать…
– А! Да, – сообразил Гарри.
– Флитвик, – предупредил Рон. К ним, подпрыгивая на ходу, приближался крошечный преподаватель заклинаний, а превратить уксус в вино успела одна только Гермиона; жидкость в ее стеклянной колбе приобрела темно-малиновый цвет, между тем как у Гарри и Рона оставалась грязно-коричневой.
– Ну-ка, ну-ка, ребята, – укоризненно пропищал профессор Флитвик. – Меньше слов, больше дела…. дайте-ка я посмотрю, что вы делаете…
Гарри и Рон вместе подняли волшебные палочки и, сконцентрировав волю, направили их на колбы. Уксус Гарри превратился в лед; колба Рона взорвалась.
– М-да… итак, на дом, – выговорил профессор Флитвик, выбираясь из-под стола и собирая осколки в шляпу, – тренировка и еще раз тренировка.
После заклинаний у Гарри, Рона и Гермионы, по редкому совпадению, было свободное время, и они направились в общую гостиную. Рон, казалось, совершенно не переживал из-за разрыва с Лавандой; Гермиона тоже была весела, хотя на вопрос, чему она улыбается, просто ответила: «День сегодня хороший». Никто, похоже, не замечал, какая страшная битва разворачивается в душе Гарри:
Она сестра Рона.
Но она бросила Дина!
И все равно она сестра Рона.
А я его лучший друг!
От этого только хуже.
Если я сначала поговорю с ним…
Он даст тебе по физиономии.
А если мне безразлично?
Ты его лучший друг!
Гарри почти не заметил, как они пролезли в залитую солнцем общую гостиную, и едва обратил внимание на группку семиклассников, столпившихся вместе, но Гермиона вдруг закричала:
– Кэтти! Ты вернулась! Как ты?
Гарри воззрился на небольшую компанию и, действительно, увидел Кэтти Белл, окруженную ликующими друзьями и вполне здоровую.
– Я в полном порядке! – радостно ответила она. – Меня выписали из св. Лоскута в понедельник, пару дней я была дома с мамой и папой, а сегодня утром вернулась в «Хогварц». Гарри, Лин как раз рассказывала мне про последний матч и Маклаггена…
223
– Ясно, – кивнул Гарри. – Ладно, раз ты вернулась и Рон в форме, мы еще размажем равенкловцев и поборемся за кубок. Слушай, Кэтти…
Он не мог не выяснить этого; он даже на время забыл про Джинни. Друзья Кэтти принялись собирать вещи, кажется, они опаздывали на превращения, а Гарри, понизив голос, спросил:
– …насчет того ожерелья… ты вспомнила, кто его тебе дал?
– Нет, – грустно покачала головой Кэтти. – Все спрашивают, а я и понятия не имею. Помню только, как вхожу в дамскую комнату в «Трех метлах».
– А ты точно вошла внутрь? – поинтересовалась Гермиона.
– Я точно открыла дверь, – сказала Кэтти. – Получается, тот, кто наложил на меня проклятие подвластия, стоял за ней. А дальше – полный провал в памяти, и только потом последние две недели в св. Лоскуте… Слушайте, мне пора, а то ведь Макгонаголл не поглядит, что я первый день в школе, заставит сто раз писать какую-нибудь чушь…
Она подхватила сумку и учебники и побежала за своими друзьями. Гарри, Рон и Гермиона сели за столик у окна и принялись размышлять над рассказом Кэтти.
– Выходит, ожерелье могла дать только девочка или женщина, – проговорила Гермиона, – раз все произошло в дамской комнате.
– Или человек в женском обличье, – уточнил Гарри. – Не забывай, в школе целый котел Всеэссенции, и мы знаем, что немного пропало…
Перед его мысленным взором прогарцевала длинная процессия из Краббе и Гойлов, дружно превращающихся в девочек.
– Пожалуй, надо принять еще немного фортуны, – сказал он, – и снова попытать счастья с Нужной комнатой.
– Напрасная трата зелья, – категорически заявила Гермиона, положив на стол «Тарабарий Толковиана», который только что достала из рюкзака. – Удача, Гарри, еще не все. С Дивангардом – другое дело; ты всегда умел на него влиять, поэтому было достаточно лишь немножечко подстегнуть судьбу. Но против сильнейшего заклинания одной удачливости маловато. Так что не трать остаток зелья! Ведь если, – она понизила голос до шепота, – Думбльдор возьмет тебя с собой, удача ой как понадобится….
– А нельзя приготовить еще? – спросил Рон у Гарри, не обращая внимания на Гермиону. – Запастись как следует… Вот было бы здорово. Загляни в свой учебник…
Гарри достал «Высшее зельеделие» и нашел фортуну фортунатум.
– Черт, оказывается, это дико сложно, – сказал он, пробежав глазами список ингредиентов. – к тому же, занимает шесть месяцев… его надо долго настаивать…
– Вот так всегда, – вздохнул Рон.
Гарри хотел убрать учебник, но вдруг заметил загнутый уголок и, открыв книгу на этой странице, увидел заклинание Сектумсемпра, которое отметил несколько недель назад. Поверх было написано: «Для врагов». Гарри пока не выяснил, как оно действует, в основном потому, что не хотел испытывать его при Гермионе, однако намеревался при первом удобном случае испробовать на Маклаггене.
Искренне радоваться выздоровлению Кэтти Белл не мог один лишь Дин Томас, заменявший ее в команде. Когда Гарри сообщил Дину, что ему придется уступить место, тот принял удар стоически, только буркнул что-то и пожал плечами, но уходя, Гарри явственно слышал, как Дин и Симус возмущенно шепчутся за его спиной.
Никогда за все время капитанства Гарри его команда не летала так хорошо, как в последующие две недели; все настолько радовались избавлению от Маклаггена и возвращению Кэтти, что выкладывались по полной.
Джинни ничуть не печалилась из-за расставания с Дином, напротив, была сердцем и душой команды и постоянно всех забавляла. Она то передразнивала Рона, который, завидев Кваффл,
224
начинал прыгать у шестов, будто поплавок, то изображала, как Гарри, истошно прокричав что-то Маклаггену, падает на землю и теряет сознание. Гарри смеялся вместе со всеми, радуясь невинному предлогу полюбоваться Джинни, и, поскольку его мысли были заняты отнюдь не игрой, он несколько раз довольно серьезно пострадал от ударов мячей.
В его голове по-прежнему шло сражение: Джинни или Рон? Иногда ему казалось, что после Лаванды Рон не должен сильно противиться его, Гарри, желанию встречаться с Джинни… но потом он вспоминал, как Рон смотрел на целующихся Джинни и Дина, и понимал, что, лишь коснувшись руки Джинни, сразу будет объявлен коварным предателем…
И все же он не мог заставить себя не разговаривать с Джинни, не смеяться с ней, не возвращаться вместе после тренировок; несмотря на угрызения совести, он только и думал о том, чтобы оказаться с ней наедине. Вот бы Дивангард устроил очередную вечеринку, куда Рона не приглашают – но, увы, Дивангард, похоже, поставил на этом крест. Гарри чуть было не попросил помощи у Гермионы, но передумал; боялся не выдержать ее всепонимающего взгляда, который уже ловил на себе пару раз, когда она замечала, как он смотрит на Джинни и смеется ее шуткам. А в довершение ко всему его постоянно терзал страх, что если он не пригласит Джинни на свидание, то это очень скоро сделает кто-то другой: они с Роном наконец-то сошлись во мнении, что чрезмерная популярность не доведет Джинни до добра.
Искушение выпить глоточек фортуны фортунатум росло с каждым днем: разве это не тот самый случай, когда надо, по выражению Гермионы, «немножечко подстегнуть судьбу»? Теплые, нежные майские дни летели очень быстро, а при появлении Джинни Рон всякий раз оказывался рядом. Гарри все время ловил себя на мечтах о неком счастливом стечении обстоятельств, благодаря которому Рон вдруг страстно захочет соединить судьбы сестры и лучшего друга и оставит их наедине хотя бы на три секунды. Но увы… приближался финальный матч сезона, и Рон хотел одного: обсуждать с Гарри тактику игры.
Впрочем, в этом не было ничего удивительного; вся школа только и говорила, что о матче «Гриффиндор» – «Равенкло», ему предстояло стать решающим, поскольку вопрос о чемпионстве оставался открытым. Если «Гриффиндор» победит с преимуществом как минимум в триста очков (сильная заявка, и все же команда Гарри никогда еще не летала так хорошо), то выйдет на первое место. При победе с меньшим преимуществом они займут второе – после «Равенкло»; при проигрыше в сто очков станут третьими, опять же за «Равенкло», или уж займут четвертое место. «И тогда», – думал Гарри, – «никто, никогда и ни за что не даст мне забыть, что именно я был капитаном команды «Гриффиндора», когда она впервые за последние двести лет потерпела столь разгромное поражение».
Готовились к судьбоносному матчу как обычно: учащиеся колледжей-соперников задирали друг друга в коридорах; отдельных участников будущей игры доводили специально сочиненными издевательскими речевками; игроки либо гордо расхаживали по школе, наслаждаясь всеобщим вниманием, либо страдали нервной рвотой и на переменах мчались в туалет. Гарри почему-то напрямую связывал судьбу своих отношений с Джинни с грядущим успехом или поражением. Он искренне верил, что выигрыш с преимуществом в триста очков, всеобщая эйфория и шумная вечеринка в честь победы подействуют не хуже, чем добрый глоток фортуны фортунатум.
Однако среди всех забот Гарри не забывал и о другой задаче: выслеживании Малфоя. Он по-прежнему часто проверял Карту Мародера и, поскольку Малфоя на ней часто не оказывалось, пришел к выводу, что тот, как и раньше, проводит много времени в Нужной комнате. Гарри почти уже потерял надежду туда проникнуть и тем не менее всякий раз, проходя мимо, предпринимал очередную попытку – но, как бы ни менялась его просьба, дверь в стене упорно не желала появляться.
За несколько дней до матча с «Равенкло» Гарри шел на ужин один; Рона опять затошнило, и он свернул в ближайший туалет, а Гермиона побежала к профессору Вектор обсудить ошибку, которую, как ей казалось, она допустила в последней работе по арифмантике. Гарри без особого желания, скорее по привычке, свернул в коридор седьмого этажа, проверяя по дороге Карту Мародера. Сначала он не нашел Малфоя и решил, что тот по своему обыкновению
225
пропадает в Нужной комнате, но затем около мужского туалета этажом ниже увидел крошечную точку с пометкой «Малфой» и рядом с ней отнюдь не Краббе или Гойла, а Меланхольную Миртл.
Гарри изумленно воззрился на эту ни с чем не сообразную пару и оторвал от них взгляд лишь тогда, когда вошел прямиком в рыцарские доспехи. Грохот вывел его из забытья; он помчался прочь, спасаясь от Филча, который вполне мог явиться на место происшествия. Он бегом спустился на один этаж по мраморной лестнице и припустил по коридору. Оказавшись у туалета, он прижал ухо к двери, но ничего не услышал. Гарри очень тихо отворил дверь.
Драко Малфой стоял к нему спиной, вцепившись в края раковины и низко наклонив светловолосую голову.
– Не надо, – ворковал голос Меланхольной Миртл откуда-то из кабинок. – Не плачь… расскажи, в чем дело… я тебе помогу …
– Мне никто не поможет, – отозвался Малфой, содрогаясь всем телом. – Я не могу этого сделать… не могу… ничего не получится… а если не сделаю, и очень скоро… то он сказал, что убьет меня…
Тут Гарри, с невероятным потрясением, буквально пригвоздившим его к полу, понял, что Малфой плачет – по-настоящему плачет. Слезы стекали по его бледному лицу и капали в грязную раковину. Он издал судорожный вздох, громко сглотнул, затем, сильно вздрогнув, поднял глаза к надтреснутому зеркалу – и увидел позади себя Гарри, не сводившего с него изумленного взгляда.
Малфой резко повернулся, выхватив волшебную палочку. Гарри инстинктивно выхватил свою. Порча Малфоя чудом не задела Гарри и разбила лампу на стене; Гарри отскочил в сторону, подумал: «Левикорпус!» и взмахнул палочкой; Малфой, блокировав заклятье, поднял руку, чтобы еще раз…
– Нет! Нет! Прекратите! – вопила Миртл. Ее голос гулким эхом разносился по выложенному кафелем помещению. – Стоп! СТОП!
Раздался оглушительный грохот. Мусорное ведро, стоявшее за спиной у Гарри, взорвалось; он послал кандальное проклятие, но оно пролетело мимо уха Малфоя, отразилось от стены и расколотило бачок позади Меланхольной Миртл. Та громко закричала; повсюду разлилась вода. Гарри поскользнулся и упал. Малфой, с перекошенным от гнева лицом, крикнул:
– Круси…
– СЕКТУМСЕМПРА! – взревел Гарри с пола, бешено размахивая палочкой.
Кровь хлынула из лица и груди Малфоя, словно его изрубили невидимым мечом. Он зашатался, отступил назад и с громким всплеском рухнул в лужу на полу. Волшебная палочка выпала из его обмякшей руки.
– Нет… – хрипло выдохнул Гарри.
Еле держась на ослабевших ногах, он встал и бросился к своему противнику, чье алое лицо влажно блестело, а побелевшие руки царапали окровавленную грудь.
– Нет, нет… я не хотел…
Гарри не понимал, что говорит; он упал на колени возле Малфоя, который безостановочно дрожал, лежа в озерце собственной крови. Меланхольная Миртл оглушительно завопила:
– УБИЙСТВО! УБИЙСТВО! УБИЙСТВО В ТУАЛЕТЕ!
Дверь с шумом распахнулась. Гарри поднял глаза и ахнул от ужаса: в туалет вбежал обезумевший от ярости Злей. Грубо оттолкнув Гарри, он опустился на колени возле Малфоя, достал волшебную палочку и провел ею по глубоким ранам, нанесенным проклятием; при этом он бормотал заклинание, которое звучало почти как песня. Поток крови ослабел; Злей стер ее остатки с лица Малфоя и повторил заклинание. Раны начали затягиваться.
Гарри смотрел на них в полном потрясении оттого, что наделал, едва замечая, что и его одежда до нитки пропитана кровью и водой. Меланхольная Миртл всхлипывала и завывала под
226
потолком. Злей в третий раз произнес контрзаклятье, а затем помог Малфою подняться и встать на ноги.
– Тебе нужно в больницу. Не исключено, что останутся шрамы, но если незамедлительно принять ясенец белый, этого можно избежать… идем…
Злей повел Малфоя к выходу, повернулся от двери и сказал с ледяной ненавистью:
– А ты, Поттер… ты жди меня здесь.
Гарри в голову не пришло ослушаться. Дрожа всем телом, он медленно поднялся и взглянул на пол; там, в воде, плавали пятна крови, похожие на алые цветы. У него не было сил даже на то, чтобы попросить замолчать Миртл, которая выла и стенала со все возрастающим наслаждением.
Злей вернулся через десять минут. Он вошел в туалет и закрыл за собой дверь.
– Прочь, – приказал он Миртл. Та рыбкой нырнула в унитаз, и в комнате воцарилась звенящая тишина.
– Я не хотел, чтобы так получилось, – сразу сказал Гарри. Его слова эхом разнеслись по холодному, залитому водой помещению. – Я ничего не знал про это заклинание.
Злей, не обращая внимания на его лепет, тихо проговорил:
– Кажется, Поттер, я тебя недооценивал. Кто бы знал, что ты владеешь приемами самой черной магии? Откуда ты узнал о таком проклятии?
– Я… где-то прочитал.
– Где?
– По-моему… в библиотечной книге, – лихорадочно сочинял Гарри. – Не помню названия…
– Лжец, – бросил Злей. У Гарри пересохло в горле. Он знал, что собирается сделать преподаватель, и никак не мог этому помешать…
Все вокруг затуманилось; Гарри старался ни о чем не думать, однако учебник Принца-полукровки, призрачный и размытый, как-то сам собой выплыл на поверхность сознания…
И вот он уже опять стоял в разоренном, затопленном туалете и неотрывно смотрел в черные глаза Злея, вопреки здравому смыслу надеясь, что его страхи напрасны и тот не видел злополучной книги, но…
– Принеси свой рюкзак, – вкрадчивым голосом приказал Злей, – и учебники. Все до единого. Сюда. Быстро!
Спорить было бесполезно. Гарри быстро развернулся и, шлепая по воде, выбрался из туалета. Едва оказавшись за дверью, он пустился бегом в гриффиндорскую башню. Большинство ребят шло ему навстречу; все изумленно таращились на Гарри, мокрого и в крови, выкрикивали какие-то вопросы, но он никому не отвечал и бежал дальше.
Он был совершенно потрясен – так, словно любимый домашний питомец вдруг превратился в дикого зверя. О чем только думал Принц, когда писал в учебнике такое заклинание? И что будет, когда это увидит Злей? Расскажет ли он Дивангарду – тут у Гарри скрутило живот – чему Гарри обязан поразительными успехами в зельеделии? Отберет ли, уничтожит ли книгу, которая столь многому научила Гарри… стала чем-то вроде друга и наставника? Нельзя допустить, чтобы это случилось… никак нельзя…
– Куда ты…? Почему ты мокрый…? Это что, кровь?
Рон стоял на вершине лестницы и ошарашенно смотрел на Гарри.
– Мне нужен твой учебник, – задыхаясь, сказал Гарри, – по зельеделию. Скорей… давай сюда…
– Но как же Принц-полу…?
– Потом объясню!
Рон вытащил из рюкзака «Высшее зельеделие» и протянул Гарри; тот проскочил мимо него, нырнул в общую гостиную и, не обращая внимания на изумленные взгляды тех немногих, кто
227
успел вернуться с ужина, схватил свой рюкзак. Затем выпрыгнул в портретную дыру и понесся назад через коридор на седьмом этаже.
У гобелена с танцующими троллями он резко затормозил и, прикрыв глаза, заставил себя идти медленно.
Мне нужно место, чтобы спрятать учебник… Мне нужно место, чтобы спрятать учебник… Мне нужно место, чтобы спрятать учебник…
Он трижды прошел туда-обратно вдоль ровной стены. Открыл глаза. Наконец-то – дверь! Гарри распахнул ее и, шмыгнув внутрь, захлопнул за собой.
И тотчас же обомлел. Увиденное поневоле потрясало – несмотря на то, что он был в панике, спешил и очень боялся предстоящего разговора со Злеем. Гарри очутился в комнате, огромной как собор. Столбы света, лившегося в высокие окна, падали на целый город всевозможных предметов, спрятанных многими и многими поколениями учеников «Хогварца». В этом городе имелись улицы и переулки, проложенные среди шатких пирамид сломанной мебели, которую сунули сюда то ли неумелые колдуны, то ли домовые эльфы, пекущиеся о красоте замка. Здесь были тысячи книг, надо полагать, запрещенных, разрисованных или краденых; крылатые катапульты, шипучие шмельки – в некоторых еще теплилась жизнь, и они неуверенно парили над горами других контрабандных вещей; треснувшие бутыли с застывшим зельем; шляпы, украшения, мантии; скорлупа, видимо, от драконьих яиц; сосуды, заткнутые пробками и наполненные зловеще мерцающими жидкостями; ржавые мечи и тяжелый, запятнанный кровью топор.
Гарри торопливо нырнул на одну из «улиц», проложенных между сокровищами, свернул направо за гигантским чучелом тролля, пробежал по короткому проходу, взял влево перед разбитым шкафом-исчезантом, где в прошлом году потерялся Монтегью, и наконец остановился у большого буфета, когда-то, видимо, облитого кислотой – его поверхность вся пошла пузырями. Гарри открыл скрипучую дверцу: на полке кто-то уже спрятал клетку непонятно с кем; существо давным-давно умерло, а у скелета было пять ног. Гарри сунул учебник Принца-полукровки за клетку, захлопнул дверцу и немного постоял, стараясь унять бешено бьющееся сердце… Сможет ли он снова найти буфет посреди этого скопища хлама? Он схватил с крышки ближайшей корзины надколотый бюст уродливого старого ведуна, водрузил его на буфет, ставший хранилищем книги, нахлопучил для верности на голову статуи пыльный парик и потускневшую диадему и как можно скорее побежал обратно, к выходу и в коридор. Там он захлопнул за собой дверь, и та немедленно слилась со стеной.
Гарри со всех ног помчался на шестой этаж, по дороге засовывая в рюкзак «Высшее зельеделие» Рона, и через минуту уже стоял перед Злеем. Тот молча протянул руку за рюкзаком Гарри. Тот отдал его и стал ждать своей участи; он сильно задыхался; грудь разрывалась от боли.
Одну за другой Злей доставал книги Гарри и внимательно их осматривал. Наконец остался только учебник по зельеделию. Злей изучил его очень тщательно, а после заговорил:
– Это твое «Высшее зельеделие», Поттер?
– Да, – ответил Гарри, который никак не мог отдышаться.
– Уверен?
– Да, – повторил Гарри с чуть бoльшим нахальством.
– Это учебник, который ты приобрел у «Завитуша и Клякца»?
– Да, – твердо ответил Гарри.
– Тогда почему, – осведомился Злей, – на первой странице написано «Рунил Уэзлиб»?
Сердце Гарри пропустило удар.
– Это мое прозвище, – сказал он.
– Твое прозвище, – повторил Злей.
– Да…. Так меня называют друзья.
228
– Я знаю, что такое прозвище, – произнес Злей. Холодные черные глаза впились в глаза Гарри; тот старался отвести взгляд. Блокируй свои мысли… блокируй свои мысли… но он так и не научился этому как следует…
– Знаешь, что я думаю, Поттер? – очень тихо проговорил Злей. – Я думаю, что ты отъявленный лжец и заслуживаешь взыскания. Будешь приходить ко мне каждую субботу до самого конца семестра. Что скажешь, Поттер?
– Я… не согласен, сэр, – ответил Гарри, по-прежнему не глядя на Злея.
– Посмотрим, что ты скажешь после отработки, – сказал тот. – В субботу в десять утра, Поттер. У меня в кабинете.
– Но, сэр… – пролепетал Гарри, в отчаянье поднимая глаза. – Квидиш… последняя игра сезона…
– В десять утра, – прошептал Злей с улыбкой, обнажившей желтые зубы. – Несчастный «Гриффиндор»… Боюсь, в этом году ему светит четвертое место…
И, не проронив больше ни слова, преподаватель вышел из туалета. Гарри остался стоять, тоскливо глядя в надтреснутое зеркало и мучаясь такой тошнотой, которая, он был просто уверен, даже не снилась Рону.
– Не буду говорить: «я же говорила», – сказала Гермиона час спустя в общей гостиной.
– Слушай, отстань, – сердито бросил Рон.
Гарри не пошел на ужин, начисто лишившись аппетита. Он только что закончил рассказывать Рону, Гермионе и Джинни о случившемся, хотя нужды в этом, по сути, не было. Новость распространилась по школе с потрясающей скоростью – очевидно, Меланхольная Миртл успела облететь все туалеты замка и от души насплетничаться. Панси Паркинсон навестила Малфоя в больнице и теперь повсюду поносила Гарри, а Злей не преминул передать остальным преподавателям все подробности происшествия. Гарри уже вызывали из общей гостиной в коридор, где он в течение пятнадцати крайне неприятных минут выслушивал нотации Макгонаголл. Она долго объясняла, как ему повезло, что его не исключили, а в заключение объявила, что полностью поддерживает решение профессора Злея о строгом взыскании.
– Я же говорила, что с твоим Принцем что-то не так, – все-таки не сдержалась Гермиона. – И, согласись, оказалась права.
– Нет, не соглашусь, – упрямо ответил Гарри.
Ему было тошно и без ее попреков; то, что он увидел на лицах своей команды, когда сообщил, что не сможет играть в субботу, было самым худшим наказанием. Он и сейчас чувствовал на себе взгляд Джинни, но не хотел встречаться с ней глазами, опасаясь прочитать в них гнев или разочарование. Пару минут назад он сказал ей, что в субботу она будет играть за Ищейку, а Дин временно займет ее место Охотника. А ведь если «Гриффиндор» выиграет, то в ликовании после матча Джинни и Дин могут помириться… Эта мысль ледяным ножом пронзила сердце Гарри…
– Гарри! – воскликнула Гермиона. – Как ты можешь защищать свой учебник, когда…
– Может, хватит нудить про учебник? – огрызнулся Гарри. – Принц всего-навсего выписал откуда-то заклинание! Он не советовал его применять! Откуда мы знаем, может, он записал заклинание, которое применили против него!
– Не верю своим ушам, – вымолвила Гермиона. – Ты оправдываешь…
– Себя я вовсе не оправдываю! – поспешил уточнить Гарри. – Я жалею о том, что сделал, и не только из-за взыскания. Ты прекрасно знаешь, что я не стал бы использовать подобное заклинание даже против Малфоя, но Принц тут не при чем, он же не писал: «Обязательно попробуйте, это клево» – он делал записи для себя, а не для кого-то…
– То есть, ты хочешь сказать, – произнесла Гермиона, – что намерен вернуть…
229
– Учебник? Да, – с силой сказал Гарри. – Без Принца я бы не выиграл фортуну фортунатум, не знал бы, как спасти Рона от отравления, и никогда бы…
– Не приобрел незаслуженной репутации лучшего зельедела, – отвратительным голосом договорила за него Гермиона.
– Гермиона, может, оставишь его в покое? – вмешалась Джинни. Гарри удивленно и благодарно поднял на нее глаза. – Как я понимаю, Малфой собирался применить непоправимое проклятие; лучше радуйся, что у Гарри нашелся достойный ответ!
– Разумеется, я рада, что Гарри не прокляли! – ответила явно уязвленная Гермиона, – но в этой Сектумсемпре, Джинни, нет ничего достойного, посмотри, куда она его завела! И я еще думаю, что, раз это так повлияло на шансы команды…
– Только не строй из себя квидишного знатока, – скривилась Джинни, – опозоришься и ничего больше.
Гарри и Рон изумленно воззрились на девочек: Гермиона и Джинни, которые всегда были в прекрасных отношениях, сидели друг против друга, гневно скрестив руки на груди и глядя в разные стороны. Рон испуганно поглядел на Гарри, схватил первую попавшуюся книгу и быстро за ней спрятался. А Гарри, зная, что ничем этого не заслужил, вдруг преисполнился небывалой радостью, хотя больше за весь вечер никто из них не обмолвился ни словом.
Увы, его счастье было недолгим: назавтра пришлось терпеть издевательства слизеринцев и, еще хуже, гнев гриффиндорцев, возмущенных тем, что их капитан по собственной глупости лишился права участвовать в финальной игре сезона. Сам Гарри, что бы он ни говорил Гермионе, в субботу утром он отчетливо понимал одно: что отдал бы всю фортуну фортунатум мира, лишь бы оказаться на квидишном поле вместе с Роном, Джинни и другими ребятами. Было невыносимо сознавать, что все наденут розетки и шляпы и, размахивая флагами и шарфами, щурясь на ярком солнце, пойдут на стадион, а ему придется спуститься по каменной лестнице в подземелье – туда, где не слышно ни отдаленного шума толпы, ни комментариев, ни ликующих криков, ни разочарованных стонов.
– А, Поттер, – сказал Злей, когда Гарри, постучав в дверь, вошел в печально знакомый кабинет. Злей, хоть и преподавал теперь несколькими этажами выше, не отказался от своей старой комнаты; здесь, как всегда, горел тусклый свет, а по стенам стояли все те же банки со скользкими тварями, заспиртованными в разноцветных зельях. На столе, явно, предназначенном для Гарри, громоздились старые, затянутые паутиной коробки, одним своим видом обещавшие тяжелую, нудную и бесполезную работу.
– Мистер Филч давно хотел, чтобы кто-нибудь разобрался в старых папках, – вкрадчиво произнес Злей. – Здесь собраны записи о нарушителях школьной дисциплины и полученных ими наказаниях. Нам бы хотелось, чтобы ты заново переписал карточки выцветшие и пострадавшие от мышей, потом рассортировал их в алфавитном порядке и заново сложил в коробки. Без колдовства.
– Ясно, профессор, – ответил Гарри, постаравшись вложить в последнее слово как можно больше презрения.
– А для начала, – с мстительной улыбкой процедил Злей, – возьми коробки с тысяча двенадцатой по тысяча пятьдесят шестую. Там ты встретишь знакомые имена, это придаст интерес заданию. Вот, посмотри…
Он сунул руку в одну из верхних коробок, изящным движением извлек оттуда карточку и прочитал: «Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Задержаны за наложение запрещенной порчи на Бертрама Обри. Голова Обри раздута вдвое против обычного. Двойное взыскание». – Злей ухмыльнулся. – Приятно: самих давно нет, а записи о великих свершениях целы…
У Гарри привычно закипело в груди. Он прикусил язык, чтобы не отвечать, сел за стол и потянул к себе одну из коробок.
Работа, как и предполагал Гарри, оказалась бесполезной и скучной, при этом (чего, видимо, и добивался Злей) его сердце регулярно пронзала боль – когда он натыкался на фамилии своего
230
отца и Сириуса. Обычно они попадались вместе за разные мелкие хулиганства, иногда с Ремом Люпином или Питером Петтигрю. Но, переписывая сведения о всевозможных преступлениях и последовавшей каре, он не переставал думать о том, что происходит на улице… матч уже должен начаться … Джинни играет за Ищейку против Чу…
Гарри снова и снова поднимал глаза к большим часам, громко тикавшим на стене. Казалось, они шли в два раза медленней, чем всегда; может, Злей специально зачаровал их? Вряд ли он сидит здесь всего полчаса… час… полтора…
К половине первого у Гарри заурчало в животе. Злей, который после выдачи задания не произнес ни слова, поднял глаза в десять минут второго.
– Пожалуй, на сегодня достаточно, – холодно бросил он. – Отметь, где остановился. Продолжишь в десять утра в следующую субботу.
– Да, сэр.
Гарри сунул погнутую карточку в первую попавшуюся коробку и скорее вышел из кабинета – пока Злей не передумал. Потом стремительно взлетел по лестнице, напрягая слух и пытаясь понять, что происходит на стадионе. Тишина… значит, все кончено…
Он нерешительно потоптался перед Большим залом, где было полно народа, а затем побежал вверх по мраморной лестнице: все-таки и праздновать победу, и переживать поражения гриффиндорцы предпочитали в общей гостиной.
– Quid agis? – робко спросил он у Толстой тети, гадая, что происходит внутри.
Та с совершенно непроницаемым лицом ответила: – Увидишь.
И качнулась вперед.
Из отверстия за портретом хлынул восторженный рев. Гарри только охнул, когда к нему устремился целый поток людей; несколько рук втащили его в комнату.
– Мы победили! – заорал Рон, выскакивая из толпы и потрясая серебряным кубком. – Победили! Четыреста пятьдесят – сто сорок! Мы победили!
Тут вдруг Гарри увидел Джинни, которая летела к нему с огненной решимостью в глазах. Она обхватила его руками – и Гарри без колебаний, без сомнений, нисколько не заботясь о том, что на них смотрит пятьдесят человек, страстно поцеловал ее.
Прошло несколько долгих мгновений – а может быть, полчаса – или даже пара солнечных дней – и они оторвались друг от друга. В гостиной было очень-очень тихо. Затем раздались осторожные свистки и нервное хихиканье. Гарри поднял глаза и, поверх головы Джинни, увидел Дина Томаса с раздавленным бокалом в руке и Ромильду Вейн, которой явно хотелось чем-нибудь в него запустить. Гермиона сияла, но Гарри искал глазами Рона – и наконец нашел. Тот по-прежнему держал над головой кубок, но по его лицу можно было подумать, что его как следует огрели дубиной по темечку. Какую-то долю секунды они смотрели друг другу в глаза, а потом Рон еле заметно мотнул головой, словно говоря: «Ну, раз такое дело…»
Чудовище в груди Гарри торжествуюший взревело. Он улыбнулся Джинни и молча повел рукой в сторону портрета: им обоим настоятельно требовалась длительная прогулка вокруг замка. Вероятно, они даже обсудят матч – если на это останется время.
Глава двадцать пятая Подслушанная прорицательница
Роман Гарри и Джинни стал предметом живого интереса многих – главным образом, девочек, – зато сам Гарри с приятным удивлением обнаружил, что сделался абсолютно невосприимчив к слухам. Оказалось, что это даже приятно – когда о тебе, для разнообразия, судачат не из-за какой-нибудь темной истории, а потому, что ты счастлив как никогда в жизни.
– Можно подумать, им больше не о чем говорить, – сказала Джинни. Она сидела на полу в общей гостиной, привалясь спиной к ногам Гарри, и читала «Прорицательскую газету». – Три
231
нападения дементоров за неделю, а Ромильду Вейн интересует одно: правда ли, что у тебя на груди наколот гиппогриф.
Рон с Гермионой громко расхохотались.
– И что ты ответила?
– Что не гиппогриф, а венгерский хвосторог, – Джинни лениво перевернула страницу. – Как у настоящего мачо.
– Спасибо, – ухмыльнулся Гарри. – Ну, а у Рона что?
– Пигмейский пуфка – я, конечно, не сказала, где.
Гермиона покатилась со смеху, а Рон насупился.
– Смотрите у меня, – он строго погрозил пальцем Гарри и Джинни. – А то передумаю и заберу разрешение…
– Разрешение, – насмешливо повторила Джинни. – С каких это пор мне требуется твое разрешение? И вообще, ты сказал, что лучше уж Гарри, чем Дин или Майкл.
– Было дело, – неохотно признал Рон. – Но еще до того, как вы начали лизаться у всех на виду…
– Гнусный лицемер! А сами с Лавандой? Липли друг к другу, как пара угрей, где только можно! – возмутилась Джинни.
Впрочем, наступил июнь, и терпению Рона не грозили слишком тяжкие испытания. Гарри и Джинни проводили вместе гораздо меньше времени, чем раньше: приближались экзамены на С.О.В.У., и Джинни приходилось допоздна заниматься. Как-то вечером, когда она пошла в библиотеку, Гарри сидел у окна в общей гостиной и якобы доделывал домашнее задание по гербологии, а в действительности заново переживал один особенно счастливый час, который они с Джинни вместо обеда провели на берегу озера. Вдруг между ним и Роном плюхнулась Гермиона, суровая и решительная.
– Гарри, мне надо с тобой поговорить.
– О чем? – сразу насторожился Гарри. Не далее как вчера она ругала его за то, что он отвлекает Джинни от подготовки к экзаменам.
– О так называемом Принце-полукровке.
– Опять двадцать пять, – простонал он. – Забудь ты об этом наконец!
Он боялся возвращаться в Нужную комнату за учебником Принца, и на зельеделии уже не блистал (Дивангард, которому очень нравилась Джинни, пока только шутил: мол, бедняга, совсем потерял голову от любви). Но Гарри был уверен, что Злей спит и видит, как бы наложить лапы на учебник, и решил до лучших времен оставить книгу там, где она есть.
– Не забуду, – твердо сказала Гермиона, – пока ты меня не выслушаешь. В общем, так: я попробовала выяснить, кто мог в качестве хобби изобретать черные заклинания…
– Да не было у него такого хобби…
– У него, у него… а кто сказал, что это именно он?
– Уже обсуждали, – недовольно бросил Гарри. – Принц, Гермиона, Принц!
На щеках Гермионы запылали красные пятна.
– Именно! – выкрикнула она, достала из кармана очень старую газетную вырезку и шваркнула на стол перед Гарри. – Вот, посмотри! На снимке!
Гарри взял в руки мятую вырезку и посмотрел на движущееся изображение; Рон тоже с любопытством потянулся к ней. С пожелтевшей от времени фотографии смотрела худосочная девица лет пятнадцати, отнюдь не красавица – угрюмая, с бледным вытянутым лицом и густыми бровями. Подпись внизу гласила: «Эйлин Принц, капитан команды «Хогварца» по игре в побрякуши».
232
– И что? – спросил Гарри, быстро пробежав глазами короткую и скучную заметку о школьном соревновании.
– Ее звали Эйлин Принц. Принц, Гарри.
Они посмотрели друг на друга, и Гарри понял, что имеет в виду Гермиона. Он рассмеялся.
– Никогда!
– Что?
– Думаешь, она – Принц-полукровка…? Брось.
– А почему нет? Гарри, в колдовском мире нет настоящих принцев! Значит, это либо прозвище, выдуманный титул, которым кто-то решил себя наградить, либо настоящее имя, верно? Нет, ты послушай! Допустим, ее отец был колдун по фамилии Принц, а мать – муглянка, вот и получается, что она наполовину Принц!
– Да, да, просто гениально…
– Нет, правда! Может, она гордилась своей фамилией!
– Слушай, Гермиона, я точно знаю: он – не девочка. Просто знаю и все.
– Просто ты слишком низкого мнения о девочках, – ядовито сказала Гермиона.
– Конечно, целых пять лет общаюсь с тобой и считаю девочек дурами, – оскорбился Гарри. – Нет, понимаешь… то, как он пишет... Я уверен, что Принц – мальчик, я чувствую! А твоя Эйлин тут совершенно не при чем. И вообще, где ты ее откопала?
– В библиотеке, – последовал вполне предсказуемый ответ. – Там огромная подборка старых номеров «Прорицательской»… Ладно, постараюсь разузнать о ней побольше.
– Ага, успеха, – раздраженно пожелал Гарри.
– Спасибо, – невозмутимо ответила Гермиона. – И первым делом, – бросила она уже от портретной дыры, – я просмотрю архивные записи о наградах за успехи в зельеделии!
Гарри хмуро посмотрел ей вслед, а затем вернулся к созерцанию темнеющего неба за окном.
– Никак не может простить, что ты ее в чем-то обошел, – пробормотал Рон, вновь погружаясь в чтение «Тысячи волшебных трав и грибов».
– Ты-то, надеюсь, не считаешь меня придурком за то, что я хочу вернуть учебник?
– Нет, конечно! – с горячностью воскликнул Рон. – Он гений, твой Принц… если б не его подсказка про безоар… – он многозначительно чиркнул пальцем по своему горлу, – я бы с тобой сейчас не разговаривал. В смысле, я не говорю, что заклинание, которое ты применил к Малфою, хорошее…
– Я тоже, – быстро вставил Гарри.
– Но он же поправился, верно? Как новенький, без проблем.
– Да, – кивнул Гарри; это было действительно так, но совесть его все равно мучила. – Спасибо Злею…
– В субботу опять пойдешь отрабатывать? – спросил Рон.
– Да, и в следующую тоже, и потом, – вздохнул Гарри. – А еще он намекает, что к концу года мне со всеми коробками не разделаться и придется продолжить в седьмом классе.
Сейчас отработки его особенно злили, поскольку отнимали драгоценное время, которое можно было бы провести с Джинни. Гарри нередко казалось, что Злей это прекрасно понимает – с каждым разом он задерживал его все дольше и к тому же отпускал многозначительные реплики: дескать, упускаешь хорошую погоду и прочие удовольствия.
От горьких размышлений Гарри отвлекло появление Джимми Пикса с пергаментным свитком в руках.
233
– Спасибо, Джимми… Ого, это же от Думбльдора! – взволнованно воскликнул Гарри, разворачивая послание и пробегая его глазами. – Он просит как можно скорее прийти к нему в кабинет!
Они с Роном уставились друг на друга.
– Черт, – прошептал Рон. – Ты же не думаешь… что он нашел…?
– Побегу узнаю, – Гарри вскочил с кресла.
Он выскочил из общей гостиной и торопливо зашагал по седьмому этажу. По дороге он не встретил никого, кроме Дрюзга, который летел навстречу. Тот вяло, по привычке, забросал Гарри мелом и с громким хехеканьем увернулся от его порчи. Как только Дрюзг скрылся, на этаже воцарилось молчание; до отбоя оставалось пятнадцать минут, почти все уже разошлись по общим гостиным.
Вдруг Гарри услышал вопль и какой-то грохот. Он замер, прислушиваясь.
– Да как… ты… смеешь… а-а-а-а-а-а!
Крик доносился из ближнего коридора. Гарри кинулся туда, держа наготове волшебную палочку, стремительно завернул за угол и увидел профессора Трелани, лежавшую на полу. Шаль завернулась ей на голову; рядом валялись бутылки с хересом, одна из них разбилась.
– Профессор…
Гарри быстро подошел к преподавательнице, чтобы помочь ей подняться. Несколько нитей бесчисленных сверкающих бус зацепились за ее очки. Она громко икнула, пригладила волосы, взялась за протянутую руку Гарри и встала.
– Что произошло, профессор?
– Ты еще спрашиваешь! – пронзительно взвизгнула она. – Я шла по коридору, горестно размышляя об открывшихся мне мрачных предзнаменованиях…
Но Гарри почти не слушал. Он лишь сейчас заметил, где они находятся: справа висел гобелен с танцующими троллями, а слева тянулась абсолютно ровная каменная стена, за которой…
– Профессор, вы что, пытались проникнуть в Нужную комнату?
– …и знамениях, кои… что?
Ее глаза вдруг забегали.
– В Нужную комнату, – повторил Гарри. – Вы пытались туда проникнуть?
– Я… надо же… не знала, что школьникам известно…
– Далеко не всем, – сказал Гарри. – Все-таки, что случилось? Вы кричали… вас кто-то обидел?
– Меня… видишь ли, – профессор Трелани, словно защищаясь, плотнее запахнула шали и подняла на Гарри глаза, сильно увеличенные линзами очков. – Я хотела… э-э… спрятать кое-какие… э-м-м… личные вещи… – И она невнятно забормотала про «злобные наветы».
– Ясно, – кивнул Гарри, поглядев на бутылки с хересом. – Но вам не удалось войти?
Это показалось ему очень странным; ведь комната открылась, когда понадобилось спрятать учебник Принца-полукровки.
– Войти-то я вошла, – профессор Трелани гневно воззрилась на стену. – Но внутри уже кто-то был.
– Был? Кто? – требовательно спросил Гарри. – Кто там был?
– Понятия не имею, – ответила профессор Трелани, немного оторопев от настойчивости Гарри. – Я вошла и услышала голос, в то время как за все годы, что я прячу… то есть, пользуюсь комнатой… такого ни разу не случалось.
– Голос? Что он говорил?
– Что говорил? Ничего не говорил, – сказала профессор Трелани. – Он скорее… вопил.
234
– Вопил?
– От радости, – уточнила она.
Гарри впился в нее глазами.
– Мужской или женский?
– Могу только догадываться, но, пожалуй, мужской, – проговорила профессор Трелани.
– И он чему-то радовался?
– Как сумасшедший, – презрительно ответила профессор Трелани.
– Словно что-то праздновал?
– Видимо, так.
– А потом…?
– Я крикнула: «Кто здесь?»
– А просто так вы не могли понять, кто это? – разочарованно поинтересовался Гарри.
– Мое внутреннее око, – с достоинством ответила профессор Трелани, поправляя шали и сверкающие бусы, – было направлено на материи, находящиеся далеко за пределами земных реалий.
– Ясно, – кивнул Гарри; про внутреннее око профессора Трелани он слышал не раз и не два. – И он назвался?
– Нет! – воскликнула она. – В глазах у меня стало черным-черно, и я вылетела из комнаты головой вперед!
– Вы что, не могли этого предвидеть? – не удержался Гарри.
– Нет, я же сказала, все почернело… – Она замолчала и подозрительно уставилась на него.
– Я думаю, вам надо обо всем рассказать профессору Думбльдору, – сказал Гарри. – Он должен знать, что Малфой праздновал… в смысле, что вас вышвырнули из комнаты.
К его удивлению, профессор Трелани горделиво выпрямила спину и холодно произнесла:
– Директор дал мне понять, что желает сократить наше общение, а я не из тех, кто навязывает свое общество людям, которые меня не ценят. Если Думбльдор предпочитает не обращать внимания на предостережения карт…
Неожиданно ее костлявые пальцы впились в запястье Гарри. – Снова и снова, как ни раскладывай…
Она драматически выхватила из-под шалей карту и прошептала:
– …башня, пораженная молнией. Катастрофа. Несчастье. И с каждым разом все ближе…
– Ясно, – в очередной раз кивнул Гарри. – В общем… я все же думаю, что вам лучше рассказать Думбльдору про голос. И как все потемнело, а вас вышвырнуло из комнаты…
– Думаешь? – Профессор Трелани задумалась, но Гарри видел, что ей очень хочется поведать кому-нибудь о своем приключении.
– Я как раз иду к нему, – сообщил Гарри. – У меня с ним встреча. Можем пойти вместе.
– Раз так, хорошо,– улыбнулась профессор Трелани. Она наклонилась, подхватила бутылки и без лишних раздумий кинула их в большую сине-белую вазу, стоявшую рядом в нише стены.
– Как мне не хватает тебя на уроках, Гарри, – задушевно произнесла она, вышагивая рядом с ним. – Конечно, ты никогда толком не Видел… но зато был замечательным Объектом…
Гарри не ответил; в свое время ему страшно не нравилось быть Объектом бесконечных трагических предсказаний.
– Боюсь, – продолжала профессор Трелани, – что наш коняга… прости, кентавр… полный профан в карточном гадании. Я спрашивала его – как ясновидящий ясновидящего – не ощущает
235
ли он тоже отдаленных вибраций грядущей беды? Но он буквально поднял меня на смех. На смех!
Она истерично повысила голос, и на Гарри ощутимо пахнуло хересом, хотя бутылки остались далеко позади.
– Наверное, глупая лошадь слышала разговоры о том, будто я не унаследовала дар моей прапрабабки. Завистники, дорогой мальчик, кругом завистники... Знаешь, что я отвечаю таким людям, Гарри? Разве Думбльдор дал бы мне место педагога в нашей замечательной школе, разве доверял бы мне так долгие годы, если б я не доказала своей полезности?
Гарри промямлил что-то неопределенное.
– Я хорошо помню нашу с ним первую встречу, – грудным голосом продолжала профессор Трелани. – Он был так потрясен, так потрясен… Я остановилась в «Башке борова»… Кстати, не рекомендую – клопы, мой мальчик… но цены разумные… да… Думбльдор оказал мне честь и посетил меня в моей скромной обители… задал множество вопросов… признаюсь, вначале мне показалось, что он не слишком высокого мнения о прорицании… и вдруг, помню, я почувствовала себя как-то странно, я мало ела в тот день… а потом…
И тут Гарри стал слушать очень внимательно. Он знал, что было дальше: Трелани произнесла пророчество, изменившее весь ход его жизни – пророчество о нем и Вольдеморте.
– …нам самым беспардонным образом помешал Злодеус Злей!
– Что?
– Да; за дверью раздался шум, она распахнулась, и мы увидели на пороге тамошнего неотесанного бармена, а с ним Злея. Он понес какую-то чепуху: якобы они поднялись не по той лестнице… Но я-то сразу поняла, что ему хотелось подслушать мой разговор с Думбльдором – понимаешь, Злей и сам тогда искал работу и, очевидно, рассчитывал узнать что-нибудь ценное! И знаешь, после этого происшествия Думбльдор вдруг переменился ко мне и взял на работу! По-моему, Гарри, наглость и навязчивость молодого человека, не гнушающегося подслушиванием у замочной скважины, так разительно констрастировала с моей скромностью, моим незаметным дарованием, что Думбльдор… Гарри, мальчик мой?
Она оглянулась, только сейчас сообразив, что Гарри нет рядом; он остановился, и она успела отойти от него футов на десять.
– Гарри? – неуверенно повторила профессор Трелани.
Ее лицо выражало испуганную озабоченность: наверное, он весь побелел. Он стоял абсолютно неподвижно, ощущая, как чудовищное потрясение волна за волной обрушивается на него, вымывая из головы все мысли, кроме одной… как же долго от него скрывали…
Так вот кто подслушал пророчество! Вот кто рассказал о нем Вольдеморту! Злей и Питер Петтигрю вместе навели Вольдеморта на след Лили, Джеймса и их сына…
Все остальное вдруг потеряло смысл.
– Гарри? – еще раз позвала профессор Трелани. – Гарри… я думала, мы идем к Думбльдору.
– Стойте здесь, – онемевшими губами произнес Гарри.
– Но, дорогой мой… я хотела рассказать, как меня оскорбили в…
– Стойте здесь! – гневно повторил Гарри.
Она остолбенела от испуга, а он, промчавшись мимо нее, свернул за угол, в коридор, где несла караул одинокая горгулья. Гарри выкрикнул пароль и, прыгая через три ступени, взбежал по винтовой лестнице. Он не постучал в дверь, а забарабанил; когда спокойный голос ответил: «Войдите», Гарри уже влетел в комнату.
Феникс Янгус повернул голову; яркие черные глазки поблескивали золотом, отражая свет заката. Думбльдор, с черной дорожной мантией в руках, стоял у окна и глядел на улицу.
– Ну, Гарри, я обещал взять тебя с собой.
236
Сначала Гарри ничего не понял; из-за рассказа Трелани у него все повылетало из головы, и мозги, казалось, едва ворочались.
– Взять…? С вами…?
– Разумеется, если ты хочешь.
– Если я…
Тут он внезапно вспомнил, зачем так спешил к Думбльдору. – Вы нашли? Нашли окаянт? – Думаю, да.
Гнев и обида боролись с потрясением и азартом; Гарри даже не мог говорить.
– Ты испуган, но это вполне естественно, – сказал Думбльдор.
– Ничего я не испуган! – выпалил Гарри, и это была истинная правда; чего-чего, а страха он не испытавал вовсе. – Какой это окаянт? Где он?
– Я не вполне уверен, какой – впрочем, змею, полагаю, можно исключить – но не сомневаюсь, что он спрятан за много миль отсюда, в пещере у моря, которую я так давно искал: ту, где Том Реддль когда-то издевался над двумя малышами из своего приюта. Помнишь, на ежегодной загородной прогулке?
– Да, – кивнул Гарри. – А как он защищен?
– Не знаю; у меня есть подозрения, но они могут оказаться неверными. – Думбльдор помолчал в нерешительности, а затем добавил: – Гарри, я обещал взять тебя с собой и сдержу слово, однако я просто обязан предупредить, что путешествие будет крайне опасным.
– Я с вами, – заявил Гарри, чуть ли не раньше, чем Думбльдор успел договорить. Его буквально разрывало от ненависти к Злею, и за последние несколько минут желание совершить нечто рискованное и отчаянное стало раз в десять сильнее. Судя по всему, это отражалось на его лице: Думбльдор отошел от окна и внимательно вгляделся в Гарри. Между серебряными бровями директора пролегла морщинка.
– Что с тобой случилось?
– Ничего, – не раздумывая, соврал Гарри.
– Что тебя огорчило?
– Ничего.
– Гарри, ты никогда не отличался успехами в окклуменции.
Последнее слово оказалось искрой, воспламенившей ярость Гарри.
– Злей! – бросил он, так громко, что Янгус за его спиной тихо вскрикнул. – Вот что случилось! Это он донес Вольдеморту о пророчестве, это он, он подслушивал под дверью, мне Трелани рассказала!
Лицо Думбльдора осталось невозмутимо, однако Гарри показалось, что оно побелело, хоть на нем и лежал кровавый отблеск заходящего солнца. После довольно долгого молчания Думбльдор спросил:
– Когда ты узнал?
– Только что! – Гарри прилагал все усилия, чтобы не раскричаться, и вдруг, неожиданно, его прорвало: – И ВЫ ВЗЯЛИ ЕГО УЧИТЕЛЕМ! КОГДА ОН ПОДОСЛАЛ ВОЛЬДЕМОРТА К МОИМ РОДИТЕЛЯМ?
Он отвернулся от Думбльдора, который до сих пор не повел и бровью, и принялся расхаживать взад-вперед по кабинету. Он дышал тяжело, будто после драки, и потирал костяшки пальцев, из последних сил сдерживаясь, чтобы не начать крушить все вокруг. Ему хотелось бесноваться, орать на Думбльдора, но желание отправиться за окаянтом было не менее велико; чуть не выпалив, что только старый дурак мог столько лет доверять Злею, Гарри испугался: если он не совладает со своим гневом, директор не возьмет его с собой…
237
– Гарри, – тихо произнес Думбльдор. – Пожалуйста, выслушай меня.
Перестать ходить было трудно – почти так же, как сдерживать крик. Гарри закусил губу, остановился и взглянул в морщинистое лицо Думбльдора.
– Профессор Злей совершил ужасную…
– Только не говорите, что это ошибка, сэр, он подслушивал под дверью!
– Пожалуйста, позволь мне закончить. – Думбльдор дождался, пока Гарри кивнет, и продолжил: – Профессор Злей совершил ужасную ошибку. Когда он услышал первую половину пророчества, он еще состоял на службе у лорда Вольдеморта. Естественно, он поспешил к своему господину и рассказал об услышанном, ведь того это напрямую касалось. Но профессор Злей не знал – не мог знать – за кем из мальчиков начнет охотиться Вольдеморт, не знал, что в своей страшной погоне он уничтожит родителей ребенка и что это окажутся знакомые ему люди, твои отец и мать…
Гарри издал невеселый смешок, прозвучавший почти как вскрик.
– Он ненавидел моего отца не меньше, чем Сириуса! А разве вы не заметили, профессор, что люди, которых Злей ненавидит, почему-то обязательно умирают?
– Ты не представляешь, Гарри, насколько велико было раскаянье профессора Злея, когда он понял, как лорд Вольдеморт истолковал пророчество. Думаю, что это самый большой грех его жизни, из-за него он, собственно, и вернулся…
– Но ведь он-то очень хорошо владеет окклуменцией, не правда ли, сэр? – Гарри так старался говорить спокойно, что его голос дрожал. – А Вольдеморт по-прежнему уверен, что Злей на его стороне. Профессор… откуда вы знаете, что Злей – наш?
Думбльдор помолчал, словно что-то для себя решая, и наконец изрек:
– Знаю. Я полностью доверяю Злодеусу Злею.
Гарри несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь совладать с собой. Ему это не удалось.
– Ну, а я – нет! – громко выкрикнул он. – Они и сейчас что-то затевают с Драко Малфоем, прямо у вас под носом, а вы…
– Мы это уже обсуждали, Гарри, – в голосе Думбльдора зазвучали суровые нотки. – Я объяснил тебе свою точку зрения.
– Сегодня вас не будет в школе, а вы, я готов поспорить, даже не подумали, что Злей и Малфой могут…
– Что? – спросил Думбльдор, вскидывая брови. – В чем конкретно ты их подозреваешь?
– Я… они что-то задумали! – воскликнул Гарри, и его руки сами собой сжались в кулаки. – Профессор Трелани заходила в Нужную комнату, хотела спрятать бутылки с хересом, и слышала, как Малфой что-то празднует и вопит от радости! Он чинил там что-то опасное и, по-моему, наконец-то починил, а вы хотите оставить школу без…
– Достаточно, – сказал Думбльдор вполне спокойно, и тем не менее Гарри сразу умолк; он понял, что перешел некую невидимую границу. – Ты думаешь, что во время моих отлучек я оставляю школу без присмотра? Ничего подобного. Сегодня тоже обязательно будет включена дополнительная защита. Пожалуйста, не думай, что я несерьезно отношусь к безопасности школьников.
– Я не… – испуганно замямлил Гарри, но Думбльдор его перебил:
– Я больше не желаю обсуждать эту тему.
Гарри прикусил язык, боясь, что зашел слишком далеко и упустил шанс сопровождать Думбльдора, однако тот спросил:
– Так ты хочешь отправиться со мной сегодня?
– Да, – не раздумывая ответил Гарри.
– Что ж, очень хорошо, тогда слушай.
238
Думбльдор выпрямился во весь рост.
– Я беру тебя на одном условии: беспрекословно подчиняться моим приказам, сразу и без обсуждений.
– Конечно.
– Надеюсь, ты понял меня, Гарри: даже таким приказам, как «беги», «прячься» и «возвращайся назад». Даешь слово?
– Я… да, конечно.
– Если я прикажу спрятаться, ты подчинишься?
– Да.
– Если прикажу бежать, побежишь?
– Да.
– Если прикажу бросить меня и спасаться, ты сделаешь, как я сказал?
– Я…
– Гарри?
Мгновение они смотрели друг на друга.
– Да, сэр.
– Прекрасно. Тогда я попрошу тебя сходить за плащом-невидимкой и через пять минут ждать меня в вестибюле.
Думбльдор отвернулся к огненному окну; от солнца осталась лишь тускло сияющая рубиново-красная полоска над горизонтом. Гарри быстро вышел из кабинета и спустился по винтовой лестнице. В голове неожиданно прояснилось. Он теперь знал, что делать.
Рон и Гермиона сидели в общей гостиной.
– Чего хотел Думбльдор? – начала было Гермиона, но тут же встревоженно спросила: – Гарри, что с тобой?
– Все нормально, – на ходу бросил Гарри. Он взлетел по лестнице в спальню, откинул крышку сундука и достал Карту Мародера и пару свернутых носков. Затем сбежал вниз и резко остановился перед ошарашенными Роном и Гермионой.
– У меня мало времени, – тяжело дыша, проговорил Гарри, – Думбльдор прислал за плащом. Слушайте…
Он коротко рассказал, куда отправляется, и зачем. Он не обращал внимания ни на охи и ахи Гермионы, ни на вопросы Рона; у них еще будет время все обсудить.
– …в общем, вы понимаете, что это значит? – чуть не захлебываясь, закончил Гарри. – Думбльдора вечером не будет, и Малфой сможет преспокойно заняться своими делишками. Нет, послушайте! – гневно зашипел он, увидев, что Рон с Гермионой открыли рты. – Я знаю, что это именно он вопил от радости. На-ка… – Он сунул Гермионе в руку Карту Мародера. – Вы должны следить за ним и Злеем. Привлеките всех, кого найдете, из Д.А. Гермиона, контактные галлеоны еще работают, да? Думбльдор говорит, что установил дополнительную защиту, но, если в дело замешан Злей, то он в курсе, в чем она заключается и как ее обойти – но не знает, что будет у вас под колпаком, верно?
– Гарри… – начала Гермиона с огромными от ужаса глазами.
– На споры нет времени, – отрезал Гарри. – Возьмите еще вот это, – он пихнул Рону носки.
– Спасибо, – поблагодарил Рон. – Но… э-э… зачем мне носки?
– Не носки, а то, что в них завернуто: это фортуна фотунатум. Разделите между собой и Джинни тоже дайте. Попрощайтесь с ней за меня. Мне пора, Думбльдор ждет…
– Нет! – воскликнула Гермиона, когда Рон благоговейно извлек на свет крохотную бутылочку с золотистым зельем. – Нам не нужно, лучше ты возьми, кто знает, что тебя ждет?
239
– Со мной все будет хорошо, я же с Думбльдором, – ответил Гарри. – Но я хочу быть уверен, что и у вас все в порядке… Не смотри так, Гермиона, мы еще увидимся…
Он выскочил в дыру за портретом и помчался к вестибюлю.
Думбльдор стоял у дубовых дверей и сразу повернулся к Гарри, едва тот, задыхаясь, изнывая от чудовищной рези в боку, выбежал на каменное крыльцо.
– Надень плащ, пожалуйста, – попросил Думбльдор, дождался, пока Гарри станет невидимым, и сказал: – Очень хорошо. Пойдем? – Он сразу начал спускаться по каменным ступеням; летний вечер был так спокоен, что дорожная мантия Думбльдора даже не колыхалась. Гарри под плащом-невидимкой торопился следом, он по-прежнему задыхался и довольно сильно потел.
– Но что подумают люди, когда увидят, что вы опять покидаете школу, профессор? – спросил Гарри, не в силах выкинуть из головы мысли о Злее и Малфое.
– Решат, что я пошел в Хогсмед пропустить стаканчик, – легкомысленно отозвался Думбльдор. – Я ведь иногда наношу визит Росмерте, а не то посещаю «Башку борова»... по крайней мере, всем так кажется. Самый лучший способ отвести подозрения.
Они зашагали по подъездной аллее. Надвигались сумерки, в воздухе витали запахи нагретой травы, озерной воды, горящих поленьев из хижины Огрида. Трудно было поверить, что им предстоит страшное и опасное путешествие.
– Профессор, – тихо сказал Гарри, завидев ворота, – мы будем аппарировать?
– Да, – кивнул Думбльдор. – Ты, надо полагать, это уже освоил?
– Освоил, – подтвердил Гарри, – но у меня пока нет прав.
Лучше было сказать правду, а то вдруг он все испортит, очутившись за сотни миль от нужного места?
– Ерунда, – отмахнулся Думбльдор, – я тебе помогу.
Они вышли из ворот на пустынную, еле видную в сумерках дорогу, которая вела в Хогсмед. Тьма сгущалась стремительно; когда они добрались до Высокой улицы, уже наступила ночь. В окнах над магазинами мерцали огоньки. На подходе к «Трем метлам» они услышали сиплый крик.
– …и больше сюда не ходи! – надрывалась мадам Росмерта, выталкивая из своего заведения какого-то чумазого колдуна. – О, здравствуйте, Альбус… что-то поздненько вы…
– Добрый вечер, Росмерта, добрый вечер… прости, я сегодня в «Башку борова»… не обижайся; что-то вдруг захотелось тишины…
Минуту спустя они свернули за угол, к «Башке борова». Вывеска над баром поскрипывала, хотя ветра совсем не чувствовалось. Внутри, в отличие от «Трех метел», почти никого не было.
– Заходить не обязательно, – пробормотал Думбльдор, оглядываясь по сторонам. – Коль скоро никто нас не видел… Положи ладонь мне на руку, Гарри. Не надо сильно хвататься, я буду только направлять тебя. На счет три… раз… два… три…
Гарри повернулся на месте. И сразу почувствовал, будто его протаскивают сквозь тугую резиновую трубу; он не мог дышать, тело сжимало со всех сторон. Но вскоре, когда он почувствовал, что больше не в силах этого выносить и сейчас задохнется, невидимые обручи лопнули, и Гарри обнаружил, что стоит в темноте, жадно вдыхая свежий, холодный морской воздух.